Черный георгин

Но Бетти не понравилась смерть героини.

— Я никогда не стану хорошей актрисой с таким началом. Разве можно делать карьеру на жуткой гибели? Нет, Фредди, это неправильно. Я хочу чистую, хорошую роль, чтобы там никто не умирал и чтобы у героини в конце был красивый муж и красивый ребеночек. А у нее муж наркоман.

Почему-то меня раздражал этот ее морализм.

— Подумай хорошо, — убеждал я.

— Вдруг больше шанса не будет?

— Ну, Фредди? Конечно, будет, не говори так.

Бетти любила кинотеатры и часами смотрела, как их прожекторы пускают снопы света в ночное небо. Ее мечты были похожи на эти снопы — каждую ночь они пытались разогнать темноту и каждое утро таяли, обессиленные, в рассвете.

Иногда вокруг Бетти крутились, точно кольца Сатурна, «друзья»; обычно — мужчины с похотливыми глазами. Это были актеры, фотохудожники, продюсеры — звезды с увечными душами; все они хотели раздеть Бетти посреди своих пышных гостиных, а Бетти раздевалась только у меня. «Друзья» называли ее «Черным георгином» за пристрастие к темным цветам и за тот фильм, где георгины душили Веронику Лейк. «Друзья» жаловались, мол, Бетти выпрашивает у них деньги; «друзья» пили дорогой «Скотч», поклонялись джазу, ненавидели негров и ворчали о нацистко-большевистской угрозе, хотя ничего в ней не понимали. Я презирал этих идиотов; думал, мол, никогда не стану таким.

Между мной и Бетти и в самом деле было нечто особенное. Порой она делалась ласковой, болтливой и рассказывала о своем детстве, о погибшем отце и погибшем женихе; о том, как работала моделью одежды в универмаге и воровала черные, как битум, платья. В такие минуты казалось, что мы с Бетти вот-вот перейдем некую грань, станем совсем родными и близкими, как мои родители, которые, я помнил, даже в старости не могли наговориться друг с другом. И тут Бетти выдавала нечто обидное:

— Кажется, мы жили очень богато, Фредди. Я помю все смутно, ведь я тогда совсем маленькая была, но я находила вещи, которые бедные люди не имеют. Такое чувство, Фредди, что я сейчас живу не своей жизнью. Тебе не кажется? У меня должна быть совсем другая жизнь. Лучше, красивее.

Я слушал мечты Бетти, ее фантазии и в один момент, точно не скажу когда, вдруг понял: плодородная почва Бетти засеяна. Что-то неправильное посадили туда, и наружу пробивались уродливые всходы. Сад демонических фигур, ретроспектива запрещенных фильмов, песочные часы с запаянными горлышками.

Пока не стало чересчур поздно, я сделал то, в чем Бетти больше всего нуждалась. Как я думал.

— Ты выйдешь за меня?

— О, Фредди, конечно.

Бетти попыталась улыбнуться, но у нее не получилось.

— Только я должен рассказать о себе, на этот ра… — Нет, Фредди, прекрати. Мне не по себе, когда ты так говоришь.

— Но ты будешь моей женой, ты должна все знать, обо мне. Бетти.

— Зачем?

— Затем, что я не летчик.

Брови Бетти поползли вверх, а я рассказал, как был водителем у одного генерала и давно наблюдал за ней, но боялся сплоховать.

— Я украл форму, потому что все говорили, что ты любишь военных.

— А как же «Звезда», Фредди? Ну эта, — щелчок пальцами.

— Красная? Пурпурная?

— Это вроде взятки за молчание. Да, за молчание.

Бетти затихла на минуту, затем пододвинулась и, точно слепая, стала ощупывать мое лицо.

— Фредди, как же так? Выходит, я совсем тебя не знаю. Мне казалось, что я тебя знаю, а ты совсем другой человек. Кто ты, Фредди? Кто ты?

Я что-то мямлил невпопад.

Она сильнее и сильнее сдавливала мое лицо, будто пыталась именно в нем найти ответ. Затем встала, уложила трубочками свои черные волосы и пропала. Как во все, будь п-п-прокляты, прошлые разы.

На душе стало донельзя паршиво. Я корил себя за то, что рассказал и что не рассказал раньше; хотел извиниться и похвалить Бетти, мол, все она сделала верно. Лгуну — судьбу лгуна. Я искал ее через общих знакомых, мечтая объяснить это, объяснить себя — вот он я, тот же славный Фредди, ничего не изменилось.

Бетти нигде не было.

— Может, уехала к матери? — как-то сказали мне.

— В Медфорд, у нее там мать живет. Мало ли.

Я ушел из очередной автомастерской и полетел в Бостон (это был первый раз в жизни, когда я куда-либо летал). Феба Шорт, усталая и злая, с порога послала меня к черту и посоветовала проверить отца Бетти.

— Он же умер, — удивился я.

— Жив, куда он денется. Она всегда так говорит, когда ее кто-то разочаровавыет. Что он умер.

Я почувствовал озноб. Неужели, и мне дорога в страну мертвых имени мисс Шорт?

Бетти не нашлась и у отца. Он в самом деле оказался жив — бойкий старичок, который до Депрессии успешно торговал не то мячиками, не то клюшками для гольфа, а потом разорился в пух и прах. Его звали Клео.