Клоун

Только жжение в груди, только раскаленная лава обиды. Он почувствовал, что не сможет ее удержать в себе. Он вновь сунулся в директорский кабинет, прервав разговор директора со старшим продавцом.

— Тебе чего?— взбеленился директор.

— Разве не видишь, что я занят. Иди работай!

Но Роман, несмотря на директорский крик, решительно прошел в кабинет. Он уже плохо контролировал себя. Возмущение достигло в нем точки кипения. Роман бессознательно двигался к столу директора, не поднимая на него глаз, лихорадочно шаря ими по полу и бормоча упорно: «Мне надо с вами поговорить. Мне надо с вами поговорить».

— Пошел вон, быдло!— отчеканил грозно директор, видя, что Роман и не собирается уходить.

На эти слова Роман только улыбнулся страшно и с вызовом вперился в директора.

— А вот тут вы не правы. Я вовсе не быдло. Для вас, может быть, мы все быдло. Но я не быдло.

— Быдло! Ты самое настоящее быдло!— настаивал на своем директор, приподнимаясь со стула.

Старшая продавщица испуганно выскользнула за дверь.

— Мало того, ты не только быдло, — продолжал, не отрывая своих глаз от глаз Романа, директор.

— Ты еще и пьянь подзаборная. Чем ты кичишься? Своим даром? Талантом? Так у тебя его давно нет. Ты его весь пропил. Не за это ли тебя турнули из ДК? Не за это?

Роман не отводил взгляда. Разящая правда слов переплавляла его возмущение в гнев.

— И ты еще что-то вякаешь, скотина. Скажи лучше спасибо, что я дал тебе работу. Что я кормлю тебя и твоих отморозков. Иди, работай! А не нравится — на все четыре стороны, гнить дальше в помойной яме. Ты большего не достоин!

Роман почувствовал, как его охватывает дрожь.

— Да, может, я и пьянь, может, и пропил всё, и турнули меня, может быть, правильно, но я не дрянь, я не быдло. Не надо меня, пожалуйста, оскорблять.

— Переживешь, — выпрямился, поправляя пиджак и галстук, директор.

— Проглотишь.

— Он стал успокаиваться, чувствуя себя на высоте: он всё-таки добил скотину. Их всех надо ставить на место. Учить, как жить по-новому.

Он взял со стола сигарету, закурил, пока Роман переваривал его слова.

— Понимаешь, Рома, — уже снисходительно произнес он.

— Есть новый мир, есть вещи в нем, с которыми нужно просто смириться. Смириться с тем, что ты со своим талантом в дерьме, а мы, бесталанные, на волне жизни. Мы делаем деньги, и на эти деньги можем купить тысячи таких талантов, как ты, которые в конце концов будут снова работать на нас и снова приносить нам деньги. Это реальность. Её нужно только принять. Тебе ясно?— снова посмотрел на него в упор директор.

— Но это не честно, — промямлил, ничего больше не воспринимая, Роман.

— Это несправедливо.

— А, брось. Какое «честно», какое «справедливо». О чем ты? Я дал тебе работу. Честно? Ты должен мне принести доход. Справедливо? И честно, и справедливо. Поэтому иди и работай. А нет — гуляй. Ты волен, как птица! Свобода выбора — вот преимущество нашей эпохи!— ехидно засмеялся директор.

— Пошел вон, скотина, — совсем хладнокровно закончил он.

— Нет, — все бормотал Роман, — нет, так нечестно, так несправедливо!

— Пошел вон!— не сводя с Романа глаз, директор выпустил в его лицо струйку дыма. Это стало последней каплей, переполнившей чашу гнева Романа. Не соображая как, он схватил со стола директора массивную бронзовую пепельницу со львом и со всего размаху ударил директора по голове. Тот от неожиданности даже не успел прикрыться и как подкошенный рухнул на пол. Сколько еще раз саданул директора Роман, он не помнил. Даже брызнувшая на клоунский костюм алая кровь не остановила его. Всё прекратилось как-то само собой. Роман спокойно переступил через неподвижное тело директора, отбросил в сторону ненужную пепельницу и, как сомнамбула, пошел обратно, на улицу. Он должен был еще доработать этот день. Отчего-то ему показалось, что он будет самым удачным в плане выручки. Роману сегодня непременно повезет, и процент его прибыли будет гораздо больше, чем в другие дни. На вырученные деньги он купит своей жене и дочке подарки, уйдет с этой ненавистной работы, само собой разумеется, бросит пить (или закодируется), и они заживут очень счастливо. Не может же талант даваться человеку понапрасну. Это свыше. Это от Бога.