Добро пожаловать на дачу

Люся с присущим ей педантизмом раскладывала на огромной тарелке с восточным орнаментом свежие помидоры, огурцы, ароматную зелень, резала сыр. Откупорив бутылку коньяка для меня и красного вина для себя, моя гостья наполнила разносортные бокалы напитками. Протянув мне бокал с янтарной жидкостью, провозгласила тост:

— За свободных женщин!

Спустя час мы сидели в беседке, обнявшись. Я рыдала у Люське на плече, потому что за полгода после смерти мужа, наверное, именно сейчас в первый раз позволила себе порыдать вдоволь. До этого момента было недосуг. Одного повода порой недостаточно. Есть обязанности, и хватаешься за их выполнение не только долга ради, а ещё и для того, чтобы занять мысли. Иначе боль захлестнёт и сожрёт. А это страшно, остаться наедине с адской болью.

Итак, я основательно расслабилась. Этому немало способствовали и пол-литра коньяка. Расслабленное состояние души сейчас у меня находилось в полной гармонии с расслабленным телом, аккурат, как вещала Меля, со скидкой на ее возраст. Я самозабвенно себя жалела ровно до того момента, пока Люся, кажется, донесла меня до дивана в зале, уложила, накрыла пледом и ускакала убирать со стола остатки трапезы. Я провалилась в темноту без сновидений.

— Эй, соня, вставай уже!

Я подскочила, села и с трудом разлепила глаза:

— Что, уже утро?

Передо мной стояла Люся собственной персоной. Облаченная в черный бархатный спортивный костюм с ядовито-фосфорными вставками в виде полос на рукавах и нижней части брюк, она напоминала мне какого-то свалившегося с неба астронавта в причудливом скафандре. Капюшон спортивной куртки был натянут до самых бровей, скрывая яркие локоны:

— Ночь. Вернее, полночь. Время, когда все упыри и вурдалаки выползают… у-у-у-у! — завыла Люсьен-«астронавт» утробным голосом, — тебе страшно?

Я машинально кивнула.

— Мне нет, — констатировала подруга, пожав плечами.

— Я надеюсь, ты трясла меня так, как будто хотела вытрясти душу, по одной причине: мы идём спать! — сказала я утвердительно.

— Не-а, не угадала, — Люська хищно улыбнулась, — мы идём… гулять!

Наверное, на моем лице отразились одновременно недоумение, возмущение и недельный недосып:

— Гулять?

Я упала обратно на подушку:

— Ты сбрендила, дорогая. Не-пой-ду! У меня выходной, и я хочу выспаться.

Уголки глаз Люси поползли вниз, губы сложились в подобие сморщенной куриной жопки:

— Масюсенька, пожалуйста, пожааалуйста, пожааалуйстаааа, — проблеяла хитрюга.

Когда эта упрямица вбивала себе что-либо в голову, выколотить эту бредовую идею, будь то прыжок с парашютом или бритье наголо (были и такие вехи в ее биографии), не мог никто! Я поняла, что обречена. Оставалось узнать масштаб бедствия. Купание голышом в пруду с пиявками? Или вылавливание светляков в ночном лесу (где я и днём с фонарями легко блуждаю)?

Я поднялась с дивана, потянулась, прогоняя остатки сна:

— Куда держим пеший путь? Сама понимаешь, за руль сутки ни ногой… — Хочу в «усадьбу»!

Одно слово, но как оно могло подействовать на человека. Отрезвляюще, ошеломляюще и устрашающе. Сто лет там не была. И не хочется. Да ещё ночью.

— Точно сбрендила! Ноги хочешь переломать?

— Мы возьмём фонари! И мы быстренько. Через кладбище, церковь — и на пруд. Посмотрим на лунную дорожку — и обратно, — Люська улыбалась так мечтательно, как будто только что пригласила меня в средиземноморский круиз.

— Быыыыстренько, — передразнила я зануду, — бегом, псих полуночный!

Пока Люся выгребала из шкафа на террасе фонарики, один мощный, аккумуляторный, второй обычный на батарейках, я опрокинула в себя ещё рюмку коньяку, накинула толстовку и начала рыться в сумке в поисках ключей… В десять вечера луна кровавая. Огромная, низко висящая над горизонтом, она имеет тот редкий ржаво-красный оттенок только августе. К полуночи, стремительно поднимаясь ввысь, она желтеет и бледнеет. Никакой фонарь так не сможет осветить пространство, как это делает Луна в зените. Тени от предметов так же четки и ярки, как в солнечный день.

Мы топали мимо деревенского кладбища. Оно было слева, в виде огромного лесного массива, настолько темного, что никаких очертаний крестов и оград не было видно. Просто лес. И полуразрушенный белесый кирпичный забор — единственная светлая лента на черном фоне. Рядом ухнул филин. Я подскочила, Люська тут же прыснула:

— Трусиха!

— Да ну тебя, великовозрастная дурында, — я разозлилась, — лунную дорожку ей, видите ли, приспичило посмотреть!

Мы свернули с дороги на тропинку, обогнув кладбище. Оно продолжало тянуться так же слева, на опасной близости. Я пожалела, что не взяла бутылку коньяка. Для храбрости.

— Сколько я тут не была? — подала голос Люся, вышагивая впереди меня.

— Кажется, лет десять.