Тик

Как будто, он хотел оставить для себя дорожку к отступлению, встать в сторону и в любом случае сохранить свое реноме доброго советчика. Так что он всегда мог сказать с равной уверенностью и «Ну вот, а ты сомневался»…, и «Я же предупреждал»… — Так мы идем или нет? — спросил я его.

— Смотри, — пожал плечами Шульгин, — Решать тебе… — Слушай, Эдик, — напомнил я, — Ты мне его присоветовал. Сам сказал, что он интересный тип, а теперь что же?

— Решать тебе, — твердо стоял на своем Шульгин, — Он странный.

— Тьфу.

Я барабанил пальцами по столу рядом с неподписанным счетом. Сигарета дымилась в пепельнице, аккуратная чашечка с остатками кофейной гущи и пустая коньячная рюмка приглашали задержаться и, при желании, я мог бы еще остаться в этом уютном кафетерии и провести сегодняшний вечер в его компании за пустяшной болтовней.

Шульгину было, с одной стороны, жутко интересно сводить меня к своему знакомому, а с другой, он ничего не терял, если просто сидя рядом и рассказывая пару историй из своей авантюрной молодости. Да, Эдик считал себя авантюристом. И он был авантюристом до известной степени, он готов был идти на риск, только предпочитал, чтобы впереди него шел кто-то еще.

— Да хрен с тобой, — решился я, — Поехали.

Дом, к которому Эдик меня привез, был старый, двухэтажный, обсаженный такими же старыми деревьями по периметру и еще огороженный сеткой. У него было два подъезда, один из которых зиял черной дырой, а другой давным-давно уже заколотили досками. Две разваливающиеся скамейки перед действующим подъездом были усеяны птичьим пометом. Судя по тому, что остатки асфальта под ними не покрывал слой плевков и окурков, молодежь в этом доме не жила и не тусовалась.

Я с сомнением посмотрел в темноту подъезда.

— Какой этаж?

— Второй, — ответил Шульгин и остановился у двери, — Ты идешь?

Я вошел первым.

Под нашими шагами жидкие деревянные ступеньки скрипели так, что я подумал, они обвалятся вниз. Перила, просто ветхие доски на опорах, шатались, держаться за них не хотелось.

На этаже было четыре двери. Все обитые облупившимся дерматином в перекрестии поредевших линий тусклых и ржавых кнопок. У одной, той, перед которой встал Шульгин, болталась на одном гвозде сорванная ручка. Эдик утопил кнопку звонка и, послушав тишину, несколько раз кулаком ударил по двери.

— Эй, Витальич, открывай!

Мы ждали минуту или две, пока откуда-то издалека не послышались глухие шаги. Они раздавались вовсе не от двери, а слышались сверху, видимо, с чердака, куда поворачивал последний пролет лестницы.

С этого пролета высунулась лохматая темная голова.

— Кто? — спросила она Шульгин отошел от двери и посмотрел туда.

— А это ты, — сказала голова, — Я ворон сторожил. Заразы, все окна засрали. А это кто с тобой.

— Спускайся, узнаешь… — Сейчас спущусь, — пообещала голова и исчезла.

Это был мужчина лет сорока в вязаной, расстегнутой на груди кофте, брюках и сандалиях. Сандалии поразили меня особенно. Они были не менее пятидесятого размера, стоптанные, похожие на снегоступы. Впечатление особенно усиливалось его голыми невероятно худыми щиколотками в крупных синих венах.

— Степанов, — назвался он, протягивая широкую плоскую ладонь на таком же тощем запястье, — Семен Витальевич.

— Квашнин. Сергей Сергеич.

Степанов медленно покачал мою руку в своей.

Потом вдруг резко дернул головой набок. Это получилось у него так неожиданно, что я едва не отшатнулся.

— Тик, — пояснил он, — Невроз.

— Бывает.

Он пригласил нас в квартиру и провел на темную кухню, где сразу же поставил кипятиться чайник. Потом принялся искать что-то на пыльном подоконнике, среди засохших цветов, и искал это долго.

— Чего потерял? — поинтересовался Шульгин.

— Да тут… — тянул Степанов, шаря между горшками.

Внезапно он повернулся и уставился на стол.

— Вот же она где, — сказал он, указывая на пепельницу.

Затем уставился на меня.

— Вам что надо-то от меня?

Я заготовил речь на случай такого вопроса, но сейчас уже растерял все слова. Пока Степанов молча ждал ответа, один его глаз непроизвольно закрылся, как форточка от порыва ветра. Я присмотрелся. Веко дергалось. Он пытался его то ли удержать, то ли поднять. Выручил меня Шульгин.

— Сергеич специалист по реинкарнациям. Ты же сам просил такого найти… Некоторое время он думал. Затем помотал своей патлатой головой, все еще держа глаз закрытым, и сел за стол, бережно положив руки на столешницу.

— Не знаю, ты вон тоже говорил, что специалист по измененным состояниям. А сам только водку пить умеешь Шульгин, к моему удивлению, не смутился. Он дружески похлопал Семена Витальевича по руке и сказал:

— У меня метода не апробированная.