Тик

Она не на всех действует. А Сергеич кандидат наук медицинских, этим делом давно уже занимается. К нему очереди стоят в клинику. Считай, для тебя специально исключение сделал.

Я слушал его вранье и в который раз думал, что, в общем-то стыдно нам, двум бездельникам с незаконченным высшим образованием искать развлечений в диких исповедях опустившихся людей. С другой стороны, ведь гипноз иногда давал результаты. Давал, и давал именно в случаях таких вот запущенных, оторванных от жизни и никому не нужных алкоголиках, как этот Степанов. Заговорила же та старая женщина в коммуналке на латыни. И этот спившийся художник нарисовал же панораму Константинополя с холма императора Феодосия… — Вы знаете, Семен Витальевич, — решился вступить в разговор я, — Мы, конечно, не гарантируем результата. В большинстве случаев, речь идет не о проявившихся воспоминаниях о прошлой жизни, а о… неоформившихся фантазиях, так сказать.

Я прокашлялся и придал голосу академический сухой тон. Это на них всегда действовало. Вообще, я понял, что только очень одинокие люди способны легко раскрываться до и во время гипноза. То ли им нечего терять, то ли чужая заинтересованность, такая редкая в их жизни, служит катализатором. Вот и Степанов заинтересовался.

— В нашей клинике… хм… мы практикуем гипноз в предварительно подготовленной обстановке. Мы стараемся воспроизвести условия, максимально близкие к тому переживанию, которое хотим получить. Например, если вы считаете, что в прошлой жизни вы жили в лесу, то лучше, если в раппорте будет участвовать шум деревьев, треск костра… звуки леса, одним словом.

— Я не знаю, кем я был… — неуверенно сказал Степанов.

— А сны твои? — быстро спросил Шульгин.

Я с достоинством достал блокнот и карандаш и приготовился писать. Семен Витальевич колебался. Я кинул на него ободряющий взгляд.

— Ну, сны… — пробормотал он, — Снятся мне уже лет пять. Вот как тик начался, так и сны пошли. Я уж куда только не обращался. Врачи говорят невроз.

Он с вернувшимся сомнением посмотрел в мою сторону.

— В неврологии сейчас не все еще ясно. Наука, знаете ли новая… Тот же традиционный взгляд на невралгический тик имеет массу изъянов. Многое пересматривается.

— Ну, сны, — повторил Степанов, — Что сны. Снится мне вода… Может, море или река Я сделал в блокноте быструю пометку.

— И будто я иду к берегу.

— А река какая?

— Да черт его знает. Темно там. И еще я на дудке такой играю.

Он показал как играет, поднеся руки ко рту. Получалось, что он играет на флейте. Я кивнул, и Степанов опустил одну руку. Пальцами второй он продолжал закрывать в воздухе невидимые отверстия. Движения были мягкими и уверенными, Степанов их явно не контролировал Потом замер и с видимым усилием опустил ее.

— Вот видите, — он виновато наклонил голову, — Руки не слушаются.

За секунду до этого мне показалось, что в грязной кухне играла медленная и завораживающая мелодия. Я отогнал эту мысль и черкнул еще несколько строк в блокноте.

— Да, — оживился он, — И еще я иду к этой воде спиной и слышу перед собой шорохи.

— Ну что ты скажешь? — спросил Шульгин в машине.

— Да хрен его знает… — ответил я.

— Занятный мужик, да. А пьет, как лошадь.

— Кем раньше то был?

Шульгин повернул руль и переключил передачу. Мы съехали на асфальтированную дорожку, ведущую к моему дому.

— Да вроде слесарем на заводе. Потом этот тик, пришлось уволиться. Так и вставал мужик у станка. Раз под фрезу чуть не угодил. Сейчас, по моему, водопроводчик в ЖЭУ на полставки.

— А что этот тик?

— Да, тик у него интересный. Ты же сам видел. То глаза закрываются, то пальцы дергаются. Действительно, как на флейте играет. Явно не спазматический. Но, если выпьет, все как рукой снимает… — Я все-таки сути не уловлю… — пожаловался я, — Что он вспоминает?

— Ладно… — сказал Шульгин, останавливая свою машину, — Бог с ним. В конце-концов сны у него какие-то однообразные, динамики нет, сценического начала нет… — Да, — задумчиво согласился я, — Антураж неинтересный.

Из этого, разумеется, не вытянешь развлечения. То ли дело, когда наш нечаянный подопытный, принимает вдруг классическую позу, и начинает, напыщенно декламировать Вергилия. Вот это действительно цирк… А здесь… Флейта, река, шорохи какие-то… И все-таки меня все время смущало, что я уже где-то слышал подобное. Какие-то детали Степановских снов будили глубоко в памяти неосознанное узнавание. Шульгин терпеливо ждал, пока я выйду.

— Слушай, Эдик, — осторожно, боясь спугнуть мысль, обратился я к нему, — Зайдем-ка ко мне на минутку.

— Что? — встрепенулся Шульгин.

— Давай, давай… — поторопил я его, — Есть одна идея.

Дома я долго рыскал по полкам, перебирая книги, пока не наткнулся на него. Широкоформатный иллюстрированный альбом в потертой глянцевой обложке.