Ключ под ковриком

Нет, вначале конечно Владимир побаивался, копался в сомнениях, даже к доктору сходил, но затем понял, что сумасшествия в этом факте никакого нет, и окончательно успокоился. Призрака кстати звали Михаил. А точнее Михаил Ефремович.

— Как ты умер?

Призрак недовольно фыркнул, но ответил:

— Сначала пополнил ряды незаконно осужденных по политической части, а потом подцепил в лагере чахотку, и все… — А почему вернулся? — не понял Владимир.

— А ты бы не вернулся? — задал встречный вопрос Михаил Ефремович.

— Мы ведь семьей эту квартиру от партии получали, я за нее знаешь сколько… и потом и кровью в общем… а они меня как врага народа… А в лагере между прочим гниль и слякоть, а я никогда ни в походы, никуда не ходил, даже война мимо меня проскакала… Только вот на заводе в три смены впахивали… а потом на тебе значит… Враг! И куда же мне идти, как не в долгожданную квартиру… Да у меня и выбора то особенно не было… Перед смертью ничего не осознал, а просто комнату свою вспомнил, рабочий кабинет… У тебя там сейчас тренажеры стоят, а раньше дубовый стол с зеленой лампой был… Призрак заметно нервничал и потому все время запинался.

Владимир внимательно выслушал, а потом налил себе чаю. Такую информацию надо было тщательно переварить.

— А почему тебя туда не отправили? — он указал на потолок.

— Можно подумать я знаю, — надрывным, срывающимся на крик голосом рявкнул Михаил Ефремович.

— Видимо не заслужил!

Разговор был закончен, даже не успев толком начаться.

За последний месяц Призрак приходил еще пару раз, но беседа как-то не клеилась. А потом случилась беда. На работе у Владимира запороли важный проект. Руководство кричало, сучило ногами и в конце головомойки выдало ему трудовую книжку.

Вечером Владимир напился. Ипотека, словно Дамоклов меч нависала над ним карающим маятником. А ведь оставалось платить совсем чуть-чуть. Остановиться в одном шаге от финиша — это ли не разочарование века!

Утром Владимир проснулся с похмелья, слабо помня, что творил вчера. В комнате был жуткий беспорядок: рабочие бумаги разорваны в клочья, телевизор расколот, словно яйцо Фаберже, а мебель имеет вид весьма потрепанный и угловатый.

Доковыляв до кухни, Владимир приложил к виску холодную бутылку с минералкой и поставил на огонь чайник. В этот самый момент за его спиной раздался встревоженный голос Михаила Ефремовича:

— Ты что наделал, придурок! Куда мозги подевал? Ну что теперь нам делать?!

— Нам? — морщась от громкости голоса, не понял Владимир.

— Нам, а кому еще?!

— А что такое в вашем потустороннем мире приключилось? — попытался иронизировать Владимир.

— Да пошел ты!

Призрак не появлялся неделю: ровно столько Владимир приходил в себя, пытаясь излечиться от несчастья увольнения дорогим коньяком и солеными огурцами. Иногда включал разбитый телевизор, пытаясь угадать в паутине трещин лица телеведущих. В перерывах на рекламу, сделав глоток из бутылки, он засыпал, давая себе словно, что уж завтра точно пойдет искать новую работу. Но ни завтра, ни послезавтра обещание выполнено не было. Пока бар полон можно никуда не рыпаться. Все равно до оплаты очередного платежа есть две недели.

— Все лежишь?

— Лежу.

— Что намереваешься делать?

— А тебе какая разница?

— Пытаюсь помочь соседу!

— А не пошел ли ты со своей помощью!

Призрак отвернулся.

— Зря грубишь.

— Мне бы твои проблемы.

— Скоро будут.

— Да?… — удивленно протянул Владимир.

— Да, — кивнул Михаил Ефремович.

— Вставай, завтра новый хозяин заезжает.

На осознание собственной смерти у Владимира ушло еще три недели. А может быть и больше — кто его знает. Михаил Ефремович все время путал даты, ссылаясь на плохую память, да и какой в был смысл, все одно — содеянного не изменить. И ведь что интересно: Владимир вылетел в окно, а опять оказался в квартире. Странно, но логично — покинуть родные стены он был не в состоянии и наверху видимо об этом прекрасно знали.

Новый хозяин делал квартиру под себя: сорвал старую шелуху обоев, завез новую мебель, втиснул в крохотное пространство несколько иллюзорных стен. Владимир ходил из угла в угол, злился, но ничего поделать не мог. Теперь он был по другую сторону привычного мира — и осознать это было практически невозможно. Ему также снились сны, он испытывал чувство голода, приступы страха и одиночества, но как говорил Михаил Ефремович, — это все по привычке. В остальном существование Владимира стало размеренным. Скинув с себя клеймо вечной гонки непонятно зачем и куда. День за днем он мерил свою-чужую квартиру пересчитывая бесполезные квадратные метры, слонялся по подъезду, только вот выйти на улицу никак не получалось. Какая-то неведомая сила не пускала его наружу, на свободу.