Добавить в моё избранное
12 мин, 50 сек 2910
Но даже самый совершенномудрый правитель не сможет никогда покинуть этой страшной железной комнаты — поэтому лучше о ней и не думать. К тому же с самого начала приходилось много казнить — одних за то, что хотели сговориться с сёгуном, других за то, что не желали договариваться, а требовали воевать с бакуфу прямо немедленно, а третьих — просто на всякий случай, чтобы враг не мог догадаться, кого казнят после.
Видимо, эти казни и породили путаницу в исторических хрониках. Немудрено, что Тикамацу так и не мог вспомнить, когда же правил Северный Князь — ведь относительно его времени это могло быть и прошлым и будущим.
Наконец, с юга пришли вести о скорой большой войне. Князья опять готовились делить страну, сама власть сёгунов была уже под угрозой. Все заключали союзы и никто не собирался их соблюдать.
Начались первые междуусобицы в южных княжествах. А коменданты крепостей и наместники далёких святилиш ещё помнили падение прошлой династии, когда и сам Северный Князь был всего лишь одним из монахов. Война ещё не началась, но разброд ширился. Железные стены комнаты, где вращались колёса и ползли белые нити, трепетали и были готовы лопнуть.
И тогда началась бойня. Дикая северная земля не выдержала бы ещё одного мятежа, а состарившийся монах — ещё одной охоты. Нужно было сжечь всю память прошлой смуты, разорвать кровные обиды и обязательства, и окончательно превратить княжество в машину войны, неуязвимую, какой была сеть ронинских заговоров, но при этом беспощадную, как власть бакуфу.
Убивали случайно, чтобы никто не считал себя в безопасности. Старых слуг, уцелевших от прошлой династии, прощёных, но не забытых. Главных участников прежнего мятежа, которые слишком много помнили и ещё больше о себе возомнили. И ленивых монахов, и слишком голосистых монахов, и слишком ретивых прихожан, и тех прихожан, кто только делал вид, а на самом деле плевать хотел на родную провинцию. А также всех, кто когда-то состоял в тайном обществе. Или просто тех, кто под руку попадался.
Клубы кровавого дыма застилали эпоху, и железные стены комнаты раскалились докрасна, а через пальцы проходило столько жгучих костей, что кровь застывала на них. А потом Тикамацу догадался, что это не просто картина эпохи. Алое зарево и было последним полем смерти, что поджидала его в глубине сна.
Старый драматург знал, что больше уже не проснётся, что багровые тучи, затянувшие чёрные горы забытой провинции, уже сжимаются вокруг него, словно гигантский кулак. Последнее, что он успел почувствовать в своей жизни — это внезапное озарение, ударившее в голову прямо из предсмертного марева. Он вспомнил имя расстриги-монаха, ставшего Северным Князем. На жутко непривычном говоре той провинции оно звучало так: Сталин.
Видимо, эти казни и породили путаницу в исторических хрониках. Немудрено, что Тикамацу так и не мог вспомнить, когда же правил Северный Князь — ведь относительно его времени это могло быть и прошлым и будущим.
Наконец, с юга пришли вести о скорой большой войне. Князья опять готовились делить страну, сама власть сёгунов была уже под угрозой. Все заключали союзы и никто не собирался их соблюдать.
Начались первые междуусобицы в южных княжествах. А коменданты крепостей и наместники далёких святилиш ещё помнили падение прошлой династии, когда и сам Северный Князь был всего лишь одним из монахов. Война ещё не началась, но разброд ширился. Железные стены комнаты, где вращались колёса и ползли белые нити, трепетали и были готовы лопнуть.
И тогда началась бойня. Дикая северная земля не выдержала бы ещё одного мятежа, а состарившийся монах — ещё одной охоты. Нужно было сжечь всю память прошлой смуты, разорвать кровные обиды и обязательства, и окончательно превратить княжество в машину войны, неуязвимую, какой была сеть ронинских заговоров, но при этом беспощадную, как власть бакуфу.
Убивали случайно, чтобы никто не считал себя в безопасности. Старых слуг, уцелевших от прошлой династии, прощёных, но не забытых. Главных участников прежнего мятежа, которые слишком много помнили и ещё больше о себе возомнили. И ленивых монахов, и слишком голосистых монахов, и слишком ретивых прихожан, и тех прихожан, кто только делал вид, а на самом деле плевать хотел на родную провинцию. А также всех, кто когда-то состоял в тайном обществе. Или просто тех, кто под руку попадался.
Клубы кровавого дыма застилали эпоху, и железные стены комнаты раскалились докрасна, а через пальцы проходило столько жгучих костей, что кровь застывала на них. А потом Тикамацу догадался, что это не просто картина эпохи. Алое зарево и было последним полем смерти, что поджидала его в глубине сна.
Старый драматург знал, что больше уже не проснётся, что багровые тучи, затянувшие чёрные горы забытой провинции, уже сжимаются вокруг него, словно гигантский кулак. Последнее, что он успел почувствовать в своей жизни — это внезапное озарение, ударившее в голову прямо из предсмертного марева. Он вспомнил имя расстриги-монаха, ставшего Северным Князем. На жутко непривычном говоре той провинции оно звучало так: Сталин.
Страница
4 из 4
4 из 4
