Санушкин стоял, заграждая собой поход на кухню и к ванной, настороженный и внимательный. Глаза его были прищурены, он осматривал суетящихся у гардероба гостей, как полководец отступающую вражескую армию. Иногда даже посылал вслед несколько коротких прощальных реплик, которые производили эффект частой стрельбы картечью в спину.
Добавить в моё избранное
11 мин, 54 сек 14782
— Увидимся, — говорил он гостю, и тот поспешно, не надевая шапки, выскальзывал за дверь.
— До встречи, — напутствовал другого, и этот, кивая, исчезал на лестничной площадке.
Когда их стало поменьше, Санушкин переместился вперед, перекрыв путь на кухню.
Вражеское бегство прикрывал один из его старинных приятелей, который еще раз пожал ему руку, напомнил о своем дне рождения, пообещал звонить и, под пристальным взглядом Санушкина, ретировался.
Он захлопнул дверь, дождался, когда с площадки донесся лязг опускающегося лифта, и запер ее на два замка. Накинул цепочку. После чего, захватив из прихожей заранее припасенный мешок для мусора, прошел в гостиную и огляделся.
Противник оставил после себя незначительный беспорядок вокруг стола и на нем. Пару пустых бутылок, шесть бокалов, начатую коробку шоколада, тарелки с остатками десерта и смятые салфетки. Помедлив, Санушкин принялся собирать все это.
Он работал методично и безмолвно. К чему напрасно тратить силы на вздохи и причитания.
Прежде всего, он собрал салфетки и остатки еды в мешок. Затем, схватив его и бутылки, вернулся в коридор, где опустил мешок в ведро, а бутылки в ящик, который хранил под обувной стойкой. За год этот ящик наполнился лишь наполовину, и Санушкин подумал, что складирование пустых бутылок себя не оправдывает. Бутылки следует сдать в прием стеклотары, а для ящика подыскать иное предназначение.
Затем он вымыл тарелки и аккуратно, одну к одной сложил их на сушке. Там же батареей расположились бокалы, целясь пустыми жерлами в стену. Десертные вилки отправились в отделение для десертных вилок, а ложки в отделение для ложек. Конфеты в холодильник, в угол на верхнюю полку в компанию с засахаренными фруктами и халвой. Скатерть со стола легла в корзину для белья. Стол точно встал в геометрическом центре комнаты. Стулья выстроились в гостиной вдоль стены в идеально ровную линию, как солдаты, готовые к новому сражению. Занавески на окне сошлись строго посередине.
Санушкин сходил в прихожую и снял показания электросчетчика. В туалете, взгромоздившись на унитаз, проверил счетчик воды. Потом погасил всюду свет, вернулся в гостиную, и, достав канцелярскую книгу с полки, разборчивым и экономичным почерком заполнил несколько строк, шевеля губами и иногда в раздумьях загибая пальцы.
Когда он захлопнул свой гроссбух, то увидел эту штуку.
Она лежала рядом с телевизором, на тумбочке, почти у самого края, даже выступая над ним одной из своих причудливых завитушек. Санушкин задумался. Затем присмотрелся и на его обыкновенно спокойном лице начало расцветать недоумение.
Вещь не вызывала в его памяти никаких ассоциаций… Она казалась выброшенным на пустынный берег обломком кораблекрушения, тяжелым куском обработанной древесины с витиеватой отделкой из потемневшего серебра. Вот только от чего отвалился этот кусок… Санушкин не мог этого определить.
Формой она походила на половинку яйца, срезанную под углом. Металлические полоски охватывали ее, как густая несимметричная сетка меридианов. Некоторые обрывались, не доходя до края, некоторые вдруг завивались в колючую спираль.
Он положил на полку тетрадь и, дотянувшись до тумбочки, взял эту странную вещь в руки. На ощупь она была теплой и шершавой. Ее поверхность испещряли многочисленные трещинки и царапины. Она производила впечатление старинной, даже древней. Местами ее покрывала окаменелые наросты, и Санушкин подумал, что они известковые.
«Это Молчанов забыл», — догадался вдруг он, — «Молчанов, который муж Свиридовой, который археолог. Точно, это он»… Он кинул взгляд на тумбочку и нахмурился. Известь, видимо, осыпалась, потому что на полированной поверхности остались мелкие крошки, какие-то песчинки. Санушкин взял из ящика серванта салфетку и смел их в нее. Потом положил салфетку в центр тумбочки и сверху разместил находку.
Молчанову Санушкин звонить не стал.
«Кому надо, тот пусть и звонит», — рассудил Санушкин.
Но Молчанов не позвонил.
Он не позвонил ни утром, ни вечером, ни на следующий день, ни в течение недели.
Когда Санушкин, наконец, встретил на работе его жену, то узнал от нее, что тот вообще уехал в экспедицию, и вернется не раньше чем через полгода.
Никто другой также свои права на эту вещь не заявлял.
Тем временем она начала Санушкина раздражать. Он приходил домой с работы, ужинал, вылизывая консервные банки, чтобы потом выровнять жесть киянкой и сложить про запас, мыл посуду, вытирал пол на кухне. Он ремонтировал полку в прихожей, гладил выстиранное белье, подклеивал телефонный аппарат, натирал воском зимнюю обувь, точил ножи, менял прокладки в смесителе, перебирал картофель в корзине, чтобы не прорастал, и выполнял еще целую кучу домашней работы. Он ходил за продуктами на рынок… А вещь лежала себе посреди тумбочки, вызывающе безучастная и отвратительно невостребованная в хозяйстве.
— До встречи, — напутствовал другого, и этот, кивая, исчезал на лестничной площадке.
Когда их стало поменьше, Санушкин переместился вперед, перекрыв путь на кухню.
Вражеское бегство прикрывал один из его старинных приятелей, который еще раз пожал ему руку, напомнил о своем дне рождения, пообещал звонить и, под пристальным взглядом Санушкина, ретировался.
Он захлопнул дверь, дождался, когда с площадки донесся лязг опускающегося лифта, и запер ее на два замка. Накинул цепочку. После чего, захватив из прихожей заранее припасенный мешок для мусора, прошел в гостиную и огляделся.
Противник оставил после себя незначительный беспорядок вокруг стола и на нем. Пару пустых бутылок, шесть бокалов, начатую коробку шоколада, тарелки с остатками десерта и смятые салфетки. Помедлив, Санушкин принялся собирать все это.
Он работал методично и безмолвно. К чему напрасно тратить силы на вздохи и причитания.
Прежде всего, он собрал салфетки и остатки еды в мешок. Затем, схватив его и бутылки, вернулся в коридор, где опустил мешок в ведро, а бутылки в ящик, который хранил под обувной стойкой. За год этот ящик наполнился лишь наполовину, и Санушкин подумал, что складирование пустых бутылок себя не оправдывает. Бутылки следует сдать в прием стеклотары, а для ящика подыскать иное предназначение.
Затем он вымыл тарелки и аккуратно, одну к одной сложил их на сушке. Там же батареей расположились бокалы, целясь пустыми жерлами в стену. Десертные вилки отправились в отделение для десертных вилок, а ложки в отделение для ложек. Конфеты в холодильник, в угол на верхнюю полку в компанию с засахаренными фруктами и халвой. Скатерть со стола легла в корзину для белья. Стол точно встал в геометрическом центре комнаты. Стулья выстроились в гостиной вдоль стены в идеально ровную линию, как солдаты, готовые к новому сражению. Занавески на окне сошлись строго посередине.
Санушкин сходил в прихожую и снял показания электросчетчика. В туалете, взгромоздившись на унитаз, проверил счетчик воды. Потом погасил всюду свет, вернулся в гостиную, и, достав канцелярскую книгу с полки, разборчивым и экономичным почерком заполнил несколько строк, шевеля губами и иногда в раздумьях загибая пальцы.
Когда он захлопнул свой гроссбух, то увидел эту штуку.
Она лежала рядом с телевизором, на тумбочке, почти у самого края, даже выступая над ним одной из своих причудливых завитушек. Санушкин задумался. Затем присмотрелся и на его обыкновенно спокойном лице начало расцветать недоумение.
Вещь не вызывала в его памяти никаких ассоциаций… Она казалась выброшенным на пустынный берег обломком кораблекрушения, тяжелым куском обработанной древесины с витиеватой отделкой из потемневшего серебра. Вот только от чего отвалился этот кусок… Санушкин не мог этого определить.
Формой она походила на половинку яйца, срезанную под углом. Металлические полоски охватывали ее, как густая несимметричная сетка меридианов. Некоторые обрывались, не доходя до края, некоторые вдруг завивались в колючую спираль.
Он положил на полку тетрадь и, дотянувшись до тумбочки, взял эту странную вещь в руки. На ощупь она была теплой и шершавой. Ее поверхность испещряли многочисленные трещинки и царапины. Она производила впечатление старинной, даже древней. Местами ее покрывала окаменелые наросты, и Санушкин подумал, что они известковые.
«Это Молчанов забыл», — догадался вдруг он, — «Молчанов, который муж Свиридовой, который археолог. Точно, это он»… Он кинул взгляд на тумбочку и нахмурился. Известь, видимо, осыпалась, потому что на полированной поверхности остались мелкие крошки, какие-то песчинки. Санушкин взял из ящика серванта салфетку и смел их в нее. Потом положил салфетку в центр тумбочки и сверху разместил находку.
Молчанову Санушкин звонить не стал.
«Кому надо, тот пусть и звонит», — рассудил Санушкин.
Но Молчанов не позвонил.
Он не позвонил ни утром, ни вечером, ни на следующий день, ни в течение недели.
Когда Санушкин, наконец, встретил на работе его жену, то узнал от нее, что тот вообще уехал в экспедицию, и вернется не раньше чем через полгода.
Никто другой также свои права на эту вещь не заявлял.
Тем временем она начала Санушкина раздражать. Он приходил домой с работы, ужинал, вылизывая консервные банки, чтобы потом выровнять жесть киянкой и сложить про запас, мыл посуду, вытирал пол на кухне. Он ремонтировал полку в прихожей, гладил выстиранное белье, подклеивал телефонный аппарат, натирал воском зимнюю обувь, точил ножи, менял прокладки в смесителе, перебирал картофель в корзине, чтобы не прорастал, и выполнял еще целую кучу домашней работы. Он ходил за продуктами на рынок… А вещь лежала себе посреди тумбочки, вызывающе безучастная и отвратительно невостребованная в хозяйстве.
