Все вещи на своих местах

Затем сунул ногу в тапочку и взвизгнул, отшвыривая его.

Из тапочки вывалилась десертная вилка. Два ее зубца были согнуты спиралью, а третий перекручен и направлен острием к нему. В рукоятке кто-то просверлил отверстие и продел в него цепочку. Эта цепочка, сквозь подошву, уходила в пол, под паркет. Санушкин узнал, конечно, цепочку. Раньше она крепилась к сливному бачку в туалете.

Со второй тапочкой он рисковать не стал, осторожно приподнял ее двумя пальцами и заглянул внутрь. Эта казалась мирной, внутри ничего не было.

В туалете сиденье было затянуто сеткой.

Сетка из рыболовной лески крепилась изогнутыми гвоздями, продетыми под него. В ячейках сетки висели нарезанные из жести звездочки. Шестнадцать о пяти лучах, семь, похожих на звезду Соломона и три с таким количеством, что сосчитать невозможно.

Санушкин приподнял крышку сливного бачка.

Труба была заткнута плотно свернутыми салфетками, а в сам бачок налита отвратительная на вид жидкость с едким запахом. Над ее поверхностью вертикально возвышались наконечники утопленных столовых ножей, отточенных до остроты бритвы.

В ванной, точно посередине лежала пропавшая щетка. Она была приклеена к дну и половина ее щетины куда-то исчезла. Часть плитки на стенах была вынута.

На кухне отсутствовал шкаф для посуды и табуретки. Стол был перевернут и превращен в очень сложную, запутанную конструкцию, в которой была использована почти вся металлическая посуда. Эта конструкция тихонько гудела, подключенная к сети.

В раковине лежала картошка. Каждая картофелина была в нескольких местах проткнута шурупом, головки которых опоясывала медная проволока. Кран вывернут под немыслимым углом и направлен к окну.

Санушкин тихо застонал.

Он не понимал, что происходит… Чья-то дурацкая шутка?

Но ведь, чтобы так пошутить, помимо ключей от квартиры, нужно время, маниакальное терпение и запас сообразительности. К тому же никакой системы в этих сооружениях не было. Точнее, никакой видимой, понятной системы.

Кто способен на такое?

Впрочем, кое о чем Санушкин уже начал догадываться.

Вдоль стен тянулись веревки. Они висели в специальных зажимах, частично сооруженных из крючков для занавесок, частично из проволоки. В них как раз система была.

Они походили на миниатюрную подвесную дорогу, или даже сеть дорог, которые сходились в гостиной. Кстати, дверь ее была выставлена.

Санушкин направился туда.

В гостиной, несомненно, был эпицентр хаоса.

Прежде всего платяной шкаф и сервант были разобраны буквально по досочкам. Их использовали для того, чтобы превратить пол под ногами в полосу препятствий. Они торчали тут и там, образуя уходящие в никуда неровные лесенки, уставленные всевозможными мелочами. С потолка свешивалось подобие паутины, сплетенной из отрезков простыней. К ним привязаны были за ручки и ножки чашки и рюмки.

Бокалы для вина, туго перетянутые у самых краев проводом, висели в центре комнаты. В них лежал битый фарфор. К оконному стеклу приклеили две рубашки и трусы, украшенные щетиной. Каждая щетинка аккуратно пришита была ниткой.

Пылесос был приспособлен под резервуар для все той же вонючей жидкости, а его шланг, нарезанный мелкими кольцами, висел на гвоздях, вбитых в ковер и образующих сложный рисунок.

Взгляд Санушкина лихорадочно метался от предмета к предмету.

Он приседал и издавал звуки, похожие на всхлипы.

Стулья теперь узнавались только по сохраненным сиденьям. В остальном их полностью переделали, причем по единому плану. Ножки торчали в разные стороны и соединялись изогнутыми планками. Их сложили двумя стопками. В одной четыре, а в другой два.

Диван просто разделили пополам и перевернули половинки вертикально. Все диванные пружины употребили для линии электропередачи, которая вела неизвестно куда.

И всюду среди этого бессмысленного, доводящего до истерики, но наделенного нелепой внутренней логикой нагромождения прежде понятных и нужных предметов, Санушкин натыкался на веревочную дорогу.

Постепенно, спотыкаясь на каждой несуразности, он отыскал ее центр, главный перекресток.

Он находился в перевернутом и выпотрошенном телевизоре, где, в глубине запаянного кинескопа каким-то образом помещалась найденная им на тумбочке вещь. Она удивительно точно прилегала к стенкам этого кинескопа, она туда вросла, сроднилась с ним до такой степени, что уже, казалось, и не могла мыслиться отдельно.

Санушкин смотрел на нее взглядом затравленного кролика.

Вещь смотрела на него закрученными спиральками своих накладных серебряных меридианов.

— Ты это сделала? — спросил Санушкин.

Она молчала.

Где-то на кухне раздался булькающий звук, что-то жалобно звякнуло и в квартире погас свет.

Санушкин хотел закричать, но не смог, горло перехватил спазм.