Добавить в моё избранное
13 мин, 5 сек 17149
Умом вот я понимаю, что пить вредно, а душа просит!» Под эти слова Антоныч опорожнял небольшой граненый стаканчик. Однако, отдадим ему должное, меру свою он знал твердо и никогда не напивался. Одним словом, старой закалки человек. Жил он где-то неподалеку от школы, но сколько я ни расспрашивал его о нравах здешних обитателей, говорить на эту тему Антоныч не желал. Гораздо охотнее он рассуждал о «высоком»: о политике, о том, какой нужен президент, о войне в Чечне. Все это живо волновало его ум, и под влиянием своего чая с водкой он готов был рассуждать на эти темы часами. Меня же эти разговоры раздражали, хоть я вежливо и поддакивал, пока Антоныч говорил. Но как только он умолкал, я, чтоб позлить Антоныча, начинал оспаривать его выкладки. Часам к двум ночи мы, угомонившись, ложились спать: Антоныч — на старом диванчике в сторожевой, а я — в спортзале на матах. Так проходили все мои ночи в 15-й школе города Литейска.
Стоял конец сентября. Заканчивался первый месяц моего трудового стажа. По поводу получения стипендии и аванса решено было вместе с Антонычем «отметиться» тремя литрами свежего пива. Пиво должен был принести мой компаньон, который взял на себя радостные хлопоты по приготовлению скромного пиршества. В ожидании его я привычно обходил здание, проверяя окна и двери.
Все было в порядке. Мои шаги разносились тем особым эхом, которое бывает лишь в пустых школьных коридорах. Непонятная меланхолия вдруг возникла в моей душе, когда я проходил мимо школьного медпункта. Чтобы согнать ее, я подошел глянуть в окно. Солнце уже почти спряталось за крышами домов. Стояла странная неуютная тишина, характерная, впрочем, для этого места в это время. Вдруг я услышал за своей спиной вполне отчетливый шорох. Я резко обернулся. В коридоре, ведущем к центральному входу, послышались торопливые шажки удаляющихся ног и детское хихиканье. Как полоумный я выскочил в коридор. Там никого не было. Но кроме меня в школе явно кто-то находился! Должно быть, гаденыши спрятались где-то с целью устроить пакость… Как только я их проглядел, это было невероятно! Ну ничего, я им сейчас задам.
Я быстро проследовал в холл. Там было уже достаточно темно. Особенная чернота сгустилась в школьном гардеробе. И именно оттуда послышалась вдруг возня и тихое, словно сдерживаемое хихиканье. Только на сей раз оно больше напоминало старческое, нежели детское. «Ну, вот я вас сейчас, сучьи дети!» — ярость и досада взяли во мне верх. Я включил свет и почти забежал в гардероб. Он был обнесен решеткой, и выйти из него, минуя меня, не было никакой возможности. Еще меня поразило, что дверь в раздевалку была отперта, хотя всего полчаса назад я запер ее, и ключи были у меня с собой.
В гардеробе никого не было. Я тщательно обыскал его, хотя и обыскивать-то, в принципе, было нечего. Вдруг на полу у стены я заметил какое-то странное пятно. Я подошел поближе. Пятно подозрительно напоминало кровь. Мало того, оно на моих глазах постепенно увеличивалось, приобретая явственные человеческие очертания. В глазах у меня потемнело. Я почувствовал себя не совсем хорошо. У меня за спиной вновь послышалось мерзкое хихиканье. Непроизвольно охнув, я обернулся, готовясь к чему угодно… На блестящей, слегка погнутой вешалке болтался удавленник. Это был крохотный школяр в синей форме, какую носили раньше. Он был повешен на собственном красном галстуке, и именно этот придурок издавал хихиканье! Я метнулся к нему: так шутить над собой я не позволю! Я хотел схватить этого пионера и надавать ему по шее. Не знаю, как они все это устроили, но им придется за это ответить… К ужасу, мои руки — вместо того, чтобы вцепиться в синенький пиджачок юного негодяя — прошли сквозь него, словно его и не было. А юный негодяй поднял из тугой красной петли синюю, под цвет костюма, физиономию, и жалобно прохрипел:
— Беги, спасайся… Дурная сонная муть охватила меня. Поплыл перед глазами пустой гардероб. Шатаясь и держась рукой за решетку, я кое-как добрел до выхода. Рванул дверь — бесполезно. Она заперта! Я в клетке! Один на один с этим невыносимым маленьким упырем, которого нельзя схватить руками, потому что его нет! Вот сейчас он развяжет свой галстук, звонко шлепнет сандалиями об пол и резво побежит ко мне — задушить, выпить кровь, утащить в свое гнусное запределье… Я хотел кричать, звать на помощь, но вместо человеческих криков из моей глотки несся какой-то бесовский вой. А маленький упырь уже слез со своей виселицы и идет ко мне, бормоча:
— Ну чё, попался? Ну чё, ну ты чё?! Чё ты, а?! Ты чё?!
— Эй, ты чё это, а?! Что это с тобой?
Я ничего не мог понять. Антоныч тряс меня за плечи, испуганно заглядывая мне в лицо.
— Что?! А где это… пионер с кровью… Я огляделся по сторонам. Никаких повешенных пионеров, никакой крови нигде не было. Да и сам я стоял не внутри гардероба, а снаружи — крепко вцепившись обеими руками в решетку. Антоныч произнес:
— А ты, оказывается, припадочный, — в его голосе мне почудилось какое-то даже уважение, словно припадочные чем-то лучше простых людей.
Стоял конец сентября. Заканчивался первый месяц моего трудового стажа. По поводу получения стипендии и аванса решено было вместе с Антонычем «отметиться» тремя литрами свежего пива. Пиво должен был принести мой компаньон, который взял на себя радостные хлопоты по приготовлению скромного пиршества. В ожидании его я привычно обходил здание, проверяя окна и двери.
Все было в порядке. Мои шаги разносились тем особым эхом, которое бывает лишь в пустых школьных коридорах. Непонятная меланхолия вдруг возникла в моей душе, когда я проходил мимо школьного медпункта. Чтобы согнать ее, я подошел глянуть в окно. Солнце уже почти спряталось за крышами домов. Стояла странная неуютная тишина, характерная, впрочем, для этого места в это время. Вдруг я услышал за своей спиной вполне отчетливый шорох. Я резко обернулся. В коридоре, ведущем к центральному входу, послышались торопливые шажки удаляющихся ног и детское хихиканье. Как полоумный я выскочил в коридор. Там никого не было. Но кроме меня в школе явно кто-то находился! Должно быть, гаденыши спрятались где-то с целью устроить пакость… Как только я их проглядел, это было невероятно! Ну ничего, я им сейчас задам.
Я быстро проследовал в холл. Там было уже достаточно темно. Особенная чернота сгустилась в школьном гардеробе. И именно оттуда послышалась вдруг возня и тихое, словно сдерживаемое хихиканье. Только на сей раз оно больше напоминало старческое, нежели детское. «Ну, вот я вас сейчас, сучьи дети!» — ярость и досада взяли во мне верх. Я включил свет и почти забежал в гардероб. Он был обнесен решеткой, и выйти из него, минуя меня, не было никакой возможности. Еще меня поразило, что дверь в раздевалку была отперта, хотя всего полчаса назад я запер ее, и ключи были у меня с собой.
В гардеробе никого не было. Я тщательно обыскал его, хотя и обыскивать-то, в принципе, было нечего. Вдруг на полу у стены я заметил какое-то странное пятно. Я подошел поближе. Пятно подозрительно напоминало кровь. Мало того, оно на моих глазах постепенно увеличивалось, приобретая явственные человеческие очертания. В глазах у меня потемнело. Я почувствовал себя не совсем хорошо. У меня за спиной вновь послышалось мерзкое хихиканье. Непроизвольно охнув, я обернулся, готовясь к чему угодно… На блестящей, слегка погнутой вешалке болтался удавленник. Это был крохотный школяр в синей форме, какую носили раньше. Он был повешен на собственном красном галстуке, и именно этот придурок издавал хихиканье! Я метнулся к нему: так шутить над собой я не позволю! Я хотел схватить этого пионера и надавать ему по шее. Не знаю, как они все это устроили, но им придется за это ответить… К ужасу, мои руки — вместо того, чтобы вцепиться в синенький пиджачок юного негодяя — прошли сквозь него, словно его и не было. А юный негодяй поднял из тугой красной петли синюю, под цвет костюма, физиономию, и жалобно прохрипел:
— Беги, спасайся… Дурная сонная муть охватила меня. Поплыл перед глазами пустой гардероб. Шатаясь и держась рукой за решетку, я кое-как добрел до выхода. Рванул дверь — бесполезно. Она заперта! Я в клетке! Один на один с этим невыносимым маленьким упырем, которого нельзя схватить руками, потому что его нет! Вот сейчас он развяжет свой галстук, звонко шлепнет сандалиями об пол и резво побежит ко мне — задушить, выпить кровь, утащить в свое гнусное запределье… Я хотел кричать, звать на помощь, но вместо человеческих криков из моей глотки несся какой-то бесовский вой. А маленький упырь уже слез со своей виселицы и идет ко мне, бормоча:
— Ну чё, попался? Ну чё, ну ты чё?! Чё ты, а?! Ты чё?!
— Эй, ты чё это, а?! Что это с тобой?
Я ничего не мог понять. Антоныч тряс меня за плечи, испуганно заглядывая мне в лицо.
— Что?! А где это… пионер с кровью… Я огляделся по сторонам. Никаких повешенных пионеров, никакой крови нигде не было. Да и сам я стоял не внутри гардероба, а снаружи — крепко вцепившись обеими руками в решетку. Антоныч произнес:
— А ты, оказывается, припадочный, — в его голосе мне почудилось какое-то даже уважение, словно припадочные чем-то лучше простых людей.
Страница
2 из 4
2 из 4
