Зловещее хихиканье в темноте

— Я пришел, открываю дверь, слышу — такой вой, что мать моя! Гляжу — ты как дурной вцепился в решетку, глаза закатились, изо рта слюни текут, а сам воешь! Я с перепугу чуть в штаны не наклал. Думаю, что это с тобой?

Меня почему-то охватил неимоверый стыд. Пробормотав какие-то жалкие оправдания, я поплелся за Антонычем в нашу конуру. Про себя я решил, что переутомление, вызванное усердной зубрежкой и тем, что я мало сплю, сыграло со мной мерзкую шутку. Мне надо расслабиться. Да, просто хорошо выспаться и отдохнуть. В нашей комнатушке Антоныч разложил на столе принесенную в двух пакетах снедь — копченых окуньков и лещей, булку белого хлеба, несколько огурцов и помидоров и пучок зеленого луку. Под конец он с важным видом достал два пластиковых баллона с прозрачной янтарной жидкостью, а затем он, как бы немного смущаясь, вытащил бутылку с чем-то крепким:

— Да это я так, для себя купил, — и спрятал ее куда-то.

Меня, честно говоря, все это уже не занимало. Мои мысли целиком были заняты страшной встречей в гардеробе. Я был всерьез напуган: что-то не в порядке у меня с головой. Надо бы не мешкая обратиться куда следует. Пока не поздно… Или, может быть, уже поздно? И буду я, горемыка, до старости сидеть в палате с мягкими стенками — вот тоже радость! А если это настоящий призрак?

И в этом приятного мало. Уволюсь-ка я отсюда нафиг, прямо завтра же! Обойдусь как-нибудь без их трехсот пятидесяти рублей в месяц, все равно на них почти ничего не купишь. Своя психика дороже! От этих раздумий меня отвлек глуховатый голос Антоныча:

— Ну, ты чего? Пиво-то пить будешь? Сам ведь хотел. Чё я, зря его пер, что ли? Ты, это, давай, бросай дуться! Пивка сейчас выпьешь — сразу полегчает. А то, может, чего покрепче? Гляди, мне не жалко… Я решительно отказался от «чего покрепче». Хмельная горечь пива действительно немного помогла мне успокоиться. Страх отступил. Мысли сменили беспорядочные прыжки на вялую поступь. Вдруг где-то в глубинах школы послышался странный звук: бом-м, бом-м… Словно били большие часы. А затем — скрежет.

— Что это, а?! — я напряженно вслушивался в эти звуки.

— Ты чего? Что это стобой опять?! — Антоныч с нескрываемым страхом смотрел на меня.

— А ты что, не слышишь? Вот сейчас снова: бом-м, бом-м… — Нет, ничего не слышу. Да ты что? Что с тобой сегодня такое? На-ка вот, хлебни еще пивка, успокой нервы!

Прямо у меня под ухом раздался скрипящий голос: «Ну все, теперь не уйдешь. Раньше надо бежать было!» Я почувствовал, как что-то мокрое и липкое задело меня за щеку. Я резко развернулся, так что ветхий стул не выдержал — одна из его ножек подломилась, и я грохнулся на пол. Я снова узрел это нечто, этого маленького посиневшего пионера! Теперь он сидел на шкафу со списанными географическими картами и гнусно хихикал. Его рыжие волосы, спутанные и слипшиеся от чего-то, торчали, словно иглы дикобраза. Из ноздрей падали белые и желтые червяки, которых он ловко подхватывал и отправлял в рот.

— Анто… Антоныч! — прохрипел я, вцепившись в стул, — убери его! Вон он, на шкафу!

Но Антоныч, казалось, совсем ничего не видел и не слышал. Он уже попивал пиво из никелированной кружки и грыз сушеный рыбий хвостик, приговаривая при этом что-то вроде «эх, надула, скотина, а сказала, что свежие».

— Антоныч! Очнись! — заорал я, пытаясь встать.

Антоныч меж тем спокойно приготовил «ерша», чокнулся с невидимым собутыльником и залпом выпил. С изумлением и страхом я увидел, что вторая кружка сама собой поднялась в воздух, чокнулась с глупо улыбающимся сторожем и КТО-ТО выпил ее, аппетитно захрустев вслед огурцом. Меня же старый пьяница не видел в упор. Я закричал и кинулся к нему, стал трясти за плечи — все было без толку! Мои руки даже не чувствовали его! Они ничего не чувствовали, кроме воздуха! Смертная тоска… Гнусный смех пионерского отордья на шкафу звучал траурным маршем по мне. Все превратилось в бессмыслицу, уйти из которой невозможно ни так, ни эдак.

Вдруг едкий зеленый свет ударил мне в глаза, и какая-то гарь заполнила мои легкие. Меня завертело волчком, я понесся куда-то сквозь полную темноту. Лишь кое-где темноту пронизывали серые и зеленоватые лучи, в которых мелькали разные картинки. Ужас потихоньку отпускал. И вот, миновав какие-то странные коридоры, о существовании которых в школе даже не подозревал, я очутился в небольшом зале, в центре которого стоял огромный кипящий булькающий котел. В зеленоватой жиже мелькали детские ручки, головки, и ножки. Возле котла стояла старая отвратительная особа. Она помешивала гнусное варево черпаком из берцовой кости и половинки черепа. Время от времени она пробовала свою бурду… Еще в этой комнате, где не было ни дверей, ни окон, в нише стены стояла очень страшная статуя — настолько страшная, что я осмелился взглянуть на нее лишь мельком и успел рассмотреть только череп с рогами, а под ним — женские груди и бедра… Возле небольшого изящного столика, на котором было разложено что-то донельзя мерзкое, красно-желтое, колдовали двое.