Это было воскресенье. Мой отец умер в воскресенье. Хотя по всем канонам в этот день мёртвые возвращаются к живым, а не на оборот.
Добавить в моё избранное
10 мин, 39 сек 1904
Однако, факты вещь упрямая. Хотя и им поначалу сопротивляешься.
Скорая помощь и после приехавшая реанимационная бригада не пытались никого ободрять. Отец действительно был плох. В больницу он поступил ещё живой.
— Пульс стабильный, дыхание в норме, но в сознание не приходит — едьте домой, ждать не имеет смысла.
Так матери говорил врач. Я сам не поехал в больницу. В карете скорой помощи мне не нашлось места. Да и честно, после транспортировки отца в бессознательном состоянии по узким пролётам нашей высотки меня немного знобило. Не то, чтобы я видел подобное в первые, но одно дело чужие люди, а тут родной человек. Пусть и отношения у нас складывались не всегда хорошо и в последние годы он бывал просто не выносим. Это сейчас не имело значения.
Солнце уже скрылось за соседними высотками и мою комнату окутал мрак. Только слабое мерцание монитора освещало комнату. Мать ещё не вернулась, но уже сообщила, что отец в реанимации и состояние стабильно тяжёлое. Что это вообще за состояние такое: стабильно тяжёлое? Одновременно накатывала обида и ненависть. Ненависть не объяснимая и не понятная. Кто и за что заставляет меня страдать? Рыдать это не моё: я взрослый мужик, мне почти 28.
Мысли о произошедшем хороводом крутились в моей голове всю ночь. Думаю, мать тоже не спала. Мы были вдвоём в квартире, которая каким-то невообразимым образом успела стать больше, мрачнее и тише.
В эту ночь пропали все ночные звуки города: никто не орал пьяными голосами дурацкие песни и не устраивал драк под окнами. А как бы мне хотелось, чтобы кто-то решил в эту ночь подебоширить у нас во дворе. С каким бы я удовольствием разбил пару носов. Благо ростом и силой меня не обидели, а не достаток опыта в драке я легко компенсировал яростью. Выброс адреналина опьянял, злость вспыхивала мгновенно и я бил первым. Потом иногда сложно было остановиться, а ещё сложнее объяснить причины случившегося. Часто я всё сваливал на алкоголь. Хотя спирт лишь снижал тот порог через который нужно было перешагнуть моему внутреннему демону. Я сам порой не мог или не хотел контролировать этого зверя, хотя считал, что вреда от него меньше чем пользы. В конце концов, я ещё не загремел в тюрьму и в целом на людей на улице не бросаюсь. А остальные пусть просто боятся. Я никому ничего не должен объяснять.
Где-то ближе к утру я провалился в сон.
Из тревожной дрёмы меня вытащил звонок. Звонил телефон матери. Хотелось уже на орать на неё, ведь я только уснул и пусть выключает на ночь эту тварь. По короткому телефонному разговору с невидимым собеседником всё стало понятно без слов. Комок подкатил к горлу. Эту ночь отец не пережил. Врачи делали всё что могли и прочая чепуха, которая сейчас была лишь бессмысленным набором слов. Случилось, то что мы не были готовы признать. Понимали, что так и будет, но не хотели верить. Именно эта тревога мешала заснуть этой ночью, настойчиво стучала в черепную коробку мириадами мыслей и образов.
Захотелось напиться. Никто мне не перечил, да и толку это делать. Сейчас меня ничего не могло остановить. Даже полное одиночество. Мать недолго поплакав поехала в больницу, оттуда в ритуальные услуги и наверное ещё куда-то. Меня это не волновало, я был на один на один с собой и дешёвым виски. Это модно стало пить подкрашенную чаем водку, только раньше для таких ценителей как я лепили этикетку пяти звёздочного коньяка, а теперь яркую этикетку со словом whiskey.
Где-то на середине бутылки я отключился.
Разбудила меня хлопнувшая входная дверь, которую в моём сне с размаху закрывала фигура в капюшоне предварительно поместив между дверью и косяком мою голову. Я был зол. Болела голова и ломило всё тело.
Я вышел из своей комнаты и пошёл в ванную. В тёмном коридоре я пересёкся с матерью. Мне показалось, что её красные от слёз глаза смотрели на меня с осуждением. Я ничего не сказал, только хлопнул по сильнее дверью в ванну.
Холодный душ немного облегчил мои страдания, но не принёс никакой бодрости. На кухне горел свет, но никого не было. Я поставил чайник, заглянул в холодильник. Есть не хотелось, просто привычка искать что-то в холодильнике. Осознав тот факт, что не первую минуту стою перед открытым холодильником. Я с досадой закрыл дверцу. В шкафу жалобно звякнули стаканы.
Зашла мать. Спросила не хочу ли я есть. Я молчал.
Немного постояв, она рассказала, что похороны будут завтра ближе к вечеру, так как всё время утром занято. Рассказала про родню и что брат прилетит рано утром и наверно остановится у тестя так как родители жены живут почти рядом с аэропортом. Она говорила что-то ещё. Но я уже не слушал. Мои мысли переключились на брата. Я его ненавидел. Хоть он и жил уже несколько лет в Москве и в нашу провинцию не заглядывал с момента отъезда, но горькое чувство неприязни каждый раз разливалось жёлчью, всякий раз когда я слышал о нём. Особенно когда у него всё хорошо и как здорово жить в столице.
Скорая помощь и после приехавшая реанимационная бригада не пытались никого ободрять. Отец действительно был плох. В больницу он поступил ещё живой.
— Пульс стабильный, дыхание в норме, но в сознание не приходит — едьте домой, ждать не имеет смысла.
Так матери говорил врач. Я сам не поехал в больницу. В карете скорой помощи мне не нашлось места. Да и честно, после транспортировки отца в бессознательном состоянии по узким пролётам нашей высотки меня немного знобило. Не то, чтобы я видел подобное в первые, но одно дело чужие люди, а тут родной человек. Пусть и отношения у нас складывались не всегда хорошо и в последние годы он бывал просто не выносим. Это сейчас не имело значения.
Солнце уже скрылось за соседними высотками и мою комнату окутал мрак. Только слабое мерцание монитора освещало комнату. Мать ещё не вернулась, но уже сообщила, что отец в реанимации и состояние стабильно тяжёлое. Что это вообще за состояние такое: стабильно тяжёлое? Одновременно накатывала обида и ненависть. Ненависть не объяснимая и не понятная. Кто и за что заставляет меня страдать? Рыдать это не моё: я взрослый мужик, мне почти 28.
Мысли о произошедшем хороводом крутились в моей голове всю ночь. Думаю, мать тоже не спала. Мы были вдвоём в квартире, которая каким-то невообразимым образом успела стать больше, мрачнее и тише.
В эту ночь пропали все ночные звуки города: никто не орал пьяными голосами дурацкие песни и не устраивал драк под окнами. А как бы мне хотелось, чтобы кто-то решил в эту ночь подебоширить у нас во дворе. С каким бы я удовольствием разбил пару носов. Благо ростом и силой меня не обидели, а не достаток опыта в драке я легко компенсировал яростью. Выброс адреналина опьянял, злость вспыхивала мгновенно и я бил первым. Потом иногда сложно было остановиться, а ещё сложнее объяснить причины случившегося. Часто я всё сваливал на алкоголь. Хотя спирт лишь снижал тот порог через который нужно было перешагнуть моему внутреннему демону. Я сам порой не мог или не хотел контролировать этого зверя, хотя считал, что вреда от него меньше чем пользы. В конце концов, я ещё не загремел в тюрьму и в целом на людей на улице не бросаюсь. А остальные пусть просто боятся. Я никому ничего не должен объяснять.
Где-то ближе к утру я провалился в сон.
Из тревожной дрёмы меня вытащил звонок. Звонил телефон матери. Хотелось уже на орать на неё, ведь я только уснул и пусть выключает на ночь эту тварь. По короткому телефонному разговору с невидимым собеседником всё стало понятно без слов. Комок подкатил к горлу. Эту ночь отец не пережил. Врачи делали всё что могли и прочая чепуха, которая сейчас была лишь бессмысленным набором слов. Случилось, то что мы не были готовы признать. Понимали, что так и будет, но не хотели верить. Именно эта тревога мешала заснуть этой ночью, настойчиво стучала в черепную коробку мириадами мыслей и образов.
Захотелось напиться. Никто мне не перечил, да и толку это делать. Сейчас меня ничего не могло остановить. Даже полное одиночество. Мать недолго поплакав поехала в больницу, оттуда в ритуальные услуги и наверное ещё куда-то. Меня это не волновало, я был на один на один с собой и дешёвым виски. Это модно стало пить подкрашенную чаем водку, только раньше для таких ценителей как я лепили этикетку пяти звёздочного коньяка, а теперь яркую этикетку со словом whiskey.
Где-то на середине бутылки я отключился.
Разбудила меня хлопнувшая входная дверь, которую в моём сне с размаху закрывала фигура в капюшоне предварительно поместив между дверью и косяком мою голову. Я был зол. Болела голова и ломило всё тело.
Я вышел из своей комнаты и пошёл в ванную. В тёмном коридоре я пересёкся с матерью. Мне показалось, что её красные от слёз глаза смотрели на меня с осуждением. Я ничего не сказал, только хлопнул по сильнее дверью в ванну.
Холодный душ немного облегчил мои страдания, но не принёс никакой бодрости. На кухне горел свет, но никого не было. Я поставил чайник, заглянул в холодильник. Есть не хотелось, просто привычка искать что-то в холодильнике. Осознав тот факт, что не первую минуту стою перед открытым холодильником. Я с досадой закрыл дверцу. В шкафу жалобно звякнули стаканы.
Зашла мать. Спросила не хочу ли я есть. Я молчал.
Немного постояв, она рассказала, что похороны будут завтра ближе к вечеру, так как всё время утром занято. Рассказала про родню и что брат прилетит рано утром и наверно остановится у тестя так как родители жены живут почти рядом с аэропортом. Она говорила что-то ещё. Но я уже не слушал. Мои мысли переключились на брата. Я его ненавидел. Хоть он и жил уже несколько лет в Москве и в нашу провинцию не заглядывал с момента отъезда, но горькое чувство неприязни каждый раз разливалось жёлчью, всякий раз когда я слышал о нём. Особенно когда у него всё хорошо и как здорово жить в столице.
