Случилось это уже давно, мне кажется, что уже лет сто прошло с тех пор. У мамы было двенадцать детей. Тот год выдался страшным для нашей семьи: отца парализовало, а маму, когда она возвращалась с рынка, на котором продавала овощи с нашего огорода, изнасиловал цыган.
Добавить в моё избранное
7 мин, 5 сек 13693
Ровно через девять месяцев появилась на свет я — тринадцатый ребенок в семье. Была я некрасивой, этакий гадкий утенок, к тому же, неухоженной. Мать меня не любила, но я её даже понимаю. Рожденный от насильника ребенок — лишний рот в нищей семье. Чтобы меньше получать тычков, я инстинктивно пряталась по углам: думала, чем меньше меня будут видеть, тем меньше будут бить. Не обижал меня только брат Павлик, все же остальные, видя отношение матери, изгалялись надо мной, как только могли. В доме у нас вечно стоял крик, было грязно и неуютно, поэтому Павлик часто уходил на улицу и сидел за сараем, занимаясь, например, уроками. Я тихонько сидела рядом с ним и слушала, как он читает или смотрела, как пишет, мысленно повторяя буквы и слова. Так к пяти годам он меня научил читать и писать.
В школе я училась очень хорошо. Мне всё было интересно, но с каждым годом я выглядела всё хуже: нескладная, худая, с тёмными, жесткими волосами и некрасивым лицом. После десятого класса сельсовет помог мне уехать в город, где я поступила в институт.
Всё было хорошо до тех пор, пока я не полюбила. Зачем, спрашивается, такой уродине, как я, любовь, но всё-таки полюбила. Для него я была просто сокурсница, а он для меня — целым миром. На вечера и танцы я не ходила, всё равно никто не приглашал. Что бы я ни надела, какую бы ни сделала прическу, всё равно выглядела как баба-яга. Но каждый день, когда я видела Андрея, становился для меня праздником.
В институте нас посылали, как тогда говорили, на картошку. С детства привыкшая к крестьянскому труду, я ловко справлялась со всеми заданиями. Мне казалось, что Андрей видит, как ловко я управляюсь с работой и ему это нравится. В такие минуты я была счастлива. Ещё бы! Природа кругом дивная: поле, лес. И он, Андрей, совсем рядом, и я могла смотреть на него вволю.
В тот день я была дежурной и накрывала на стол к обеду. Из деревни нам привозили молоко, яйца и хлеб. А вечером в школе, где мы ночевали, нам давали горячий обед. Расставив тарелки, я стала звать ребят к столу, но Андрея нигде не было видно. Не было и Галины. Не знаю, зачем, но я пошла их искать. Предлог был простой — обед стынет. На самом же деле во мне взыграла ревность. И я увидела то, чего так боялась: они стояли на улице и самозабвенно целовались. С трудом сдерживая себя, я громко сказала:
— Идите ешьте.
Галина захохотала.
— Я любовью сыта, правда, Андрюшенька?
Я повернулась и быстро пошла прочь, но успела услышать, как моя соперница с брезгливостью сказала:
— Ну и уродина! На неё поглядишь — тут же аппетит пропадет.
Какой уж тут обед! Я и думать не могла ни о чем другом, только о словах Галины, которая посмела оскорбить меня при Андрее. В тот момент я ненавидела Галину за её красоту и счастье, ненавидела себя, за то что родилась убогой уродиной, ненавидела весь мир, который был так жесток ко мне. Мне хотелось умереть. «Кому нужна такая жизнь!» — думала я, рыдая, как безумная. Я не боялась смерти. Если бы в этот момент мимо проходил поезд, я бы, не задумываясь, бросилась под него. Если бы был яд, я бы выпила его с радостью. Но даже в этой милости жизнь мне отказывала.
Не желая никого видеть, я убежала в лес. Помню, долго бежала без остановки, поскальзываясь на сырой траве, а по лицу меня беспощадно хлестали тонкие и острые ветки. В чувство меня привёл холодный дождь. Оглядевшись вокруг, я поняла, что заблудилась. Впрочем, мне было всё равно.
Я бесцельно побрела вперед, даже не надеясь найти дорогу назад. Впрочем, мне этого и не хотелось. Когда уже совсем стемнело, я неожиданно вышла к охотничьей избушке. Открыв дверь, обнаружила в комнате старика, который сортировал и связывал пучки трав. Я сказала, что заблудилась. Дед усмехнулся и обещал утром вывести на дорогу. Чтобы не молчать, я спросила, зачем ему травы и откуда он сам. Дед ответил:
— Все мы из одного места, из единого теста, а вот ты, красавица, черта невеста.
— Почему это я его невеста? — удивилась я.
Дед ответил:
— Потому что ты, детка, тринадцатая в семье.
Я спросила его, откуда он это знает.
— Я всё знаю. Знаю, что любишь и из-за этого свою душу погубишь, — ответил дед.
Мне казалось, что он и вправду видит меня насквозь, даже мысли мои читает. Но я была комсомолкой, считала, что все разговоры о вере, чертях и колдунах — выдумки глупых старух. Не преминула я об этом сообщить деду, но он строго оборвал меня, как только я открыла рот:
— Вот такие же фомы неверующие и храмы крушили!
А я ему опять:
— Не верю ни в черта, ни в дьявола. Вы его видели? Пока не увижу, не поверю!
— Ладно, — говорит дед.
— Сегодня Иван Купала, покажу тебе кое-что. Садись и молчи, пока я не велю тебе говорить.
Он достал из мешка свечки, зажег их, начал ходить вокруг стола и что-то бормотать себе под нос.
В школе я училась очень хорошо. Мне всё было интересно, но с каждым годом я выглядела всё хуже: нескладная, худая, с тёмными, жесткими волосами и некрасивым лицом. После десятого класса сельсовет помог мне уехать в город, где я поступила в институт.
Всё было хорошо до тех пор, пока я не полюбила. Зачем, спрашивается, такой уродине, как я, любовь, но всё-таки полюбила. Для него я была просто сокурсница, а он для меня — целым миром. На вечера и танцы я не ходила, всё равно никто не приглашал. Что бы я ни надела, какую бы ни сделала прическу, всё равно выглядела как баба-яга. Но каждый день, когда я видела Андрея, становился для меня праздником.
В институте нас посылали, как тогда говорили, на картошку. С детства привыкшая к крестьянскому труду, я ловко справлялась со всеми заданиями. Мне казалось, что Андрей видит, как ловко я управляюсь с работой и ему это нравится. В такие минуты я была счастлива. Ещё бы! Природа кругом дивная: поле, лес. И он, Андрей, совсем рядом, и я могла смотреть на него вволю.
В тот день я была дежурной и накрывала на стол к обеду. Из деревни нам привозили молоко, яйца и хлеб. А вечером в школе, где мы ночевали, нам давали горячий обед. Расставив тарелки, я стала звать ребят к столу, но Андрея нигде не было видно. Не было и Галины. Не знаю, зачем, но я пошла их искать. Предлог был простой — обед стынет. На самом же деле во мне взыграла ревность. И я увидела то, чего так боялась: они стояли на улице и самозабвенно целовались. С трудом сдерживая себя, я громко сказала:
— Идите ешьте.
Галина захохотала.
— Я любовью сыта, правда, Андрюшенька?
Я повернулась и быстро пошла прочь, но успела услышать, как моя соперница с брезгливостью сказала:
— Ну и уродина! На неё поглядишь — тут же аппетит пропадет.
Какой уж тут обед! Я и думать не могла ни о чем другом, только о словах Галины, которая посмела оскорбить меня при Андрее. В тот момент я ненавидела Галину за её красоту и счастье, ненавидела себя, за то что родилась убогой уродиной, ненавидела весь мир, который был так жесток ко мне. Мне хотелось умереть. «Кому нужна такая жизнь!» — думала я, рыдая, как безумная. Я не боялась смерти. Если бы в этот момент мимо проходил поезд, я бы, не задумываясь, бросилась под него. Если бы был яд, я бы выпила его с радостью. Но даже в этой милости жизнь мне отказывала.
Не желая никого видеть, я убежала в лес. Помню, долго бежала без остановки, поскальзываясь на сырой траве, а по лицу меня беспощадно хлестали тонкие и острые ветки. В чувство меня привёл холодный дождь. Оглядевшись вокруг, я поняла, что заблудилась. Впрочем, мне было всё равно.
Я бесцельно побрела вперед, даже не надеясь найти дорогу назад. Впрочем, мне этого и не хотелось. Когда уже совсем стемнело, я неожиданно вышла к охотничьей избушке. Открыв дверь, обнаружила в комнате старика, который сортировал и связывал пучки трав. Я сказала, что заблудилась. Дед усмехнулся и обещал утром вывести на дорогу. Чтобы не молчать, я спросила, зачем ему травы и откуда он сам. Дед ответил:
— Все мы из одного места, из единого теста, а вот ты, красавица, черта невеста.
— Почему это я его невеста? — удивилась я.
Дед ответил:
— Потому что ты, детка, тринадцатая в семье.
Я спросила его, откуда он это знает.
— Я всё знаю. Знаю, что любишь и из-за этого свою душу погубишь, — ответил дед.
Мне казалось, что он и вправду видит меня насквозь, даже мысли мои читает. Но я была комсомолкой, считала, что все разговоры о вере, чертях и колдунах — выдумки глупых старух. Не преминула я об этом сообщить деду, но он строго оборвал меня, как только я открыла рот:
— Вот такие же фомы неверующие и храмы крушили!
А я ему опять:
— Не верю ни в черта, ни в дьявола. Вы его видели? Пока не увижу, не поверю!
— Ладно, — говорит дед.
— Сегодня Иван Купала, покажу тебе кое-что. Садись и молчи, пока я не велю тебе говорить.
Он достал из мешка свечки, зажег их, начал ходить вокруг стола и что-то бормотать себе под нос.
