В 1938 году мой прадед по маме, Андрей, вместе с семьёй переехал из только сформировавшейся Луганской области в одну из деревень, находящуюся недалеко от Задонска. Задонск тогда относился к Орловской области. Андрей вступил в колхоз, работал трактористом, получил землю для строительства дома, строился и обустраивался на новом месте. Андрея все считали зажиточным, так как он обрабатывал на своём тракторе несколько полей и за это получал зарплату зерном, мукой и керосином.
Добавить в моё избранное
6 мин, 4 сек 13374
Деревня располагалась в поистине живописном месте, с одной стороны к ней подступал небольшой, но красивый лиственный лес, с другой — лог и луга, а за ними бескрайние поля.
И жил в той деревне старик Иван Фёдорович. Старый, как Мир, абсолютно седой, с волосами по плечи и бородой до пояса. Он выглядел, как волхв из «Песни о Вещем Олеге». Ходил всегда с дубовым посохом и корзиной для трав.
Иван Фёдорович имел прекрасный сад рядом с домом и собственную пасеку. Детей у старика не было, а жена давно умерла.
Деревенские жители воспринимали его по-разному: некоторые считали его колдуном, некоторые — святым. Но всех объединяло одно: если кто заболеет, или скотина захворает, или совет понадобится, то шли к старику. Иван Фёдорович всех принимал, никому не отказывал. И никому зла не делал, ни приворотов, ни отворотов, ни порчи.
Жизнь в деревне шла своим чередом. А 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. И уже на третий день Андрей уехал на фронт. Его жена Анастасия, проводив мужа, шла вся в слезах домой. Ещё бы: любимый муж на войне, а она осталась с двумя маленькими детьми и большим хозяйством. И уже на подходе к дому ей повстречался Иван Фёдорович. Старик подошёл к женщине и, приобняв за плечи, сказал:
— Не плачь, внучка, вернётся Андрюша, живой и здоровый, только дома у тебя не будет, заново строиться будешь. Не бойся, мир не без добрых людей. Не бросят тебя. Только и в деревне ты жить не будешь, увезёт тебя Андрюша в край далёкий, но ненадолго.
Сказав это, старик вытер женщине слёзы и отправился дальше своей дорогой.
Гитлеровцы наступали, и вскоре деревня наполнилась беженцами. Анастасия приютила у себя дома семью, беженцев с Украины — мать с шестью детьми. И самый младший из детей, пятилетний Коля, был болен, он был слеп. Не видел ничего, даже свет. В три года мальчик начал резко терять зрение, а к четырём годам ослеп полностью.
Долго Настя пыталась уговорить Марью показать мальчика Ивану Фёдоровичу, да только та все отмахивалась: в Киев возила, лучшие врачи ничего сделать не смогли, а тут какой-то старик неграмотный. Но Анастасия стояла на своём, и Марья сдалась.
Иван Фёдорович осмотрел мальчика, а затем пошёл в красный угол молиться перед образом Господним, зажёг лампаду и поставил чашку с мёдом. Молился старик долго, несколько часов, на коленях, постоянно отбивая земные поклоны, а помолившись, намазал этим самым мёдом глаза мальчика, что осталось в чашке — протянул Марье.
— Дома ещё помажете, — сказал старик.
— Что сказал дедушка? — спросила Настя Марью, когда она вернулась домой.
— А что он скажет? Неграмотный старик. Сказал мёдом мазать, врачи вылечить не могли, а он мёдом хочет вылечить!
— Намажь, — велела Анастасия.
Та ни в какую:
— Врачи сказали, операцию надо делать, да война треклятая.
Тогда Настя взяла и сама сделала то, что старик велел сделать Марье.
Через несколько часов женщины заметили странное поведение мальчика — он забился в самый тёмный угол.
Настя попыталась вывести ребёнка на свет, но Коля отворачивался от окна.
— Что ты видишь? — спросила Настя.
Ребёнок посмотрел вниз и сказал:
— Ручки вижу.
Настя посадила его на стул и накрыла мальчику лицо тёмным платком — пусть привыкает постепенно.
Пришла зима 1942 года. Вечером Анастасия и Марья уложили детей спать, а сами пошли в сарай к скотине. Накормив живность, женщины вернулись в дом и тоже легли спать.
Ночью Марья проснулась от какого-то гудения и, выглянув в окно, увидела какое-то зарево. Что это? Марья открыла дверь в сенцы, а… ревело пламя, и горел потолок дома и крыша.
— Настя, вставай, мы горим!
Марья кинулась будить детей, а Настя вскочила и, схватив в охапку самых младших, выскочила на улицу, на сорокаградусный мороз. Марья вывела старших детей, а затем обе женщины кинулись спасать добро из погибающего дома. На помощь к погорельцам уже бежали соседи.
Дом сгорел, стены не могли сгореть — они каменные, но изнутри дом выгорел полностью, сгорели потолок и крыша.
Соседка Дуня, несмотря на то, что у самой пятеро детей, приютила у себя до весны Марью и Настю со всеми детьми. Ни одного ребёнка никуда никто не сдал.
А когда пришла весна, то всей деревней отстроили заново Настин дом. Наступило лето 1944 года.
Несколько деревенских мальчишек решили ночью залезть в сад Ивана Фёдоровича и наворовать яблок. Сказано — сделано. И как только густая ночная тьма окутала деревню, мальчишки перелезли через хлипкий плетень и направились к яблоням. Наевшись до отвала яблок и набив ими свои рубашки, мальчишки решили уходить. Да не тут-то было.
Вместо хлипкого плетня ребята наткнулись на частокол, и не перелезешь — на кол напорешься. Откуда он здесь? Мальчишки точно помнили, что весь сад обнесён плетнём, а тут двухметровые пики.
И жил в той деревне старик Иван Фёдорович. Старый, как Мир, абсолютно седой, с волосами по плечи и бородой до пояса. Он выглядел, как волхв из «Песни о Вещем Олеге». Ходил всегда с дубовым посохом и корзиной для трав.
Иван Фёдорович имел прекрасный сад рядом с домом и собственную пасеку. Детей у старика не было, а жена давно умерла.
Деревенские жители воспринимали его по-разному: некоторые считали его колдуном, некоторые — святым. Но всех объединяло одно: если кто заболеет, или скотина захворает, или совет понадобится, то шли к старику. Иван Фёдорович всех принимал, никому не отказывал. И никому зла не делал, ни приворотов, ни отворотов, ни порчи.
Жизнь в деревне шла своим чередом. А 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. И уже на третий день Андрей уехал на фронт. Его жена Анастасия, проводив мужа, шла вся в слезах домой. Ещё бы: любимый муж на войне, а она осталась с двумя маленькими детьми и большим хозяйством. И уже на подходе к дому ей повстречался Иван Фёдорович. Старик подошёл к женщине и, приобняв за плечи, сказал:
— Не плачь, внучка, вернётся Андрюша, живой и здоровый, только дома у тебя не будет, заново строиться будешь. Не бойся, мир не без добрых людей. Не бросят тебя. Только и в деревне ты жить не будешь, увезёт тебя Андрюша в край далёкий, но ненадолго.
Сказав это, старик вытер женщине слёзы и отправился дальше своей дорогой.
Гитлеровцы наступали, и вскоре деревня наполнилась беженцами. Анастасия приютила у себя дома семью, беженцев с Украины — мать с шестью детьми. И самый младший из детей, пятилетний Коля, был болен, он был слеп. Не видел ничего, даже свет. В три года мальчик начал резко терять зрение, а к четырём годам ослеп полностью.
Долго Настя пыталась уговорить Марью показать мальчика Ивану Фёдоровичу, да только та все отмахивалась: в Киев возила, лучшие врачи ничего сделать не смогли, а тут какой-то старик неграмотный. Но Анастасия стояла на своём, и Марья сдалась.
Иван Фёдорович осмотрел мальчика, а затем пошёл в красный угол молиться перед образом Господним, зажёг лампаду и поставил чашку с мёдом. Молился старик долго, несколько часов, на коленях, постоянно отбивая земные поклоны, а помолившись, намазал этим самым мёдом глаза мальчика, что осталось в чашке — протянул Марье.
— Дома ещё помажете, — сказал старик.
— Что сказал дедушка? — спросила Настя Марью, когда она вернулась домой.
— А что он скажет? Неграмотный старик. Сказал мёдом мазать, врачи вылечить не могли, а он мёдом хочет вылечить!
— Намажь, — велела Анастасия.
Та ни в какую:
— Врачи сказали, операцию надо делать, да война треклятая.
Тогда Настя взяла и сама сделала то, что старик велел сделать Марье.
Через несколько часов женщины заметили странное поведение мальчика — он забился в самый тёмный угол.
Настя попыталась вывести ребёнка на свет, но Коля отворачивался от окна.
— Что ты видишь? — спросила Настя.
Ребёнок посмотрел вниз и сказал:
— Ручки вижу.
Настя посадила его на стул и накрыла мальчику лицо тёмным платком — пусть привыкает постепенно.
Пришла зима 1942 года. Вечером Анастасия и Марья уложили детей спать, а сами пошли в сарай к скотине. Накормив живность, женщины вернулись в дом и тоже легли спать.
Ночью Марья проснулась от какого-то гудения и, выглянув в окно, увидела какое-то зарево. Что это? Марья открыла дверь в сенцы, а… ревело пламя, и горел потолок дома и крыша.
— Настя, вставай, мы горим!
Марья кинулась будить детей, а Настя вскочила и, схватив в охапку самых младших, выскочила на улицу, на сорокаградусный мороз. Марья вывела старших детей, а затем обе женщины кинулись спасать добро из погибающего дома. На помощь к погорельцам уже бежали соседи.
Дом сгорел, стены не могли сгореть — они каменные, но изнутри дом выгорел полностью, сгорели потолок и крыша.
Соседка Дуня, несмотря на то, что у самой пятеро детей, приютила у себя до весны Марью и Настю со всеми детьми. Ни одного ребёнка никуда никто не сдал.
А когда пришла весна, то всей деревней отстроили заново Настин дом. Наступило лето 1944 года.
Несколько деревенских мальчишек решили ночью залезть в сад Ивана Фёдоровича и наворовать яблок. Сказано — сделано. И как только густая ночная тьма окутала деревню, мальчишки перелезли через хлипкий плетень и направились к яблоням. Наевшись до отвала яблок и набив ими свои рубашки, мальчишки решили уходить. Да не тут-то было.
Вместо хлипкого плетня ребята наткнулись на частокол, и не перелезешь — на кол напорешься. Откуда он здесь? Мальчишки точно помнили, что весь сад обнесён плетнём, а тут двухметровые пики.
