Харон

Он его постепенно стирает, оставляя после себя разбитые деревушки — без света, воды и тепла, — овеяв все паутиной тлена и оставив шлейф затхлости могил.

Чтобы разобраться, я долго отслеживал активность аномалии. Но хаотичный график ее передвижения не имел никакой закономерности. Из него выбивается только это селение, где присутствие черного облака почти постоянно.

Провинциальная деревушка, на территории, которой некогда располагалось городище, со временем пришедшее в упадок и разграбленное аборигенами. По историческим справкам до пожара речной порт при городище процветал, а город разрастался. Отличное войско. Богатые дома. Источник цивилизации. Покровительство людям от искусства. Художники, музыканты, архитекторы. Огромная библиотека. Практически университет, раскинувшийся на десятки километров. Охраняемый стенами и рвом, питающийся от порта — мечта поэта, а не город. Никому не подвластны, со своим собранием. Провозгласивший себя республикой.

До XVII века город не знал поражений: набеги отбивались, порт расширялся, а город рос, плодя вокруг себя деревушки и отвоевывая себе новые территории. Пока пожар не уничтожил его дотла. Поговаривали, что его подожгли за язычество, за сбор дани что-то ли сам князь был проклят, то ли город. Но пепелище восстанавливать было уже некому. Тяжелые ворота с подъемным механизмом заклинило, когда перепуганные люди пытались вырваться из горящей крепости. Кто не сгорел живьем, тот задохнулся; караул бросался в ров со стен, разбивая себе головы и сворачивая шеи. Единственное, что уцелело — то самое кладбище и деревушки на окраине, которые после краха центра быстро ушли в забвение.

Не так давно сюда вернулась жизнь — селение заново отстроили. Свежие постройки, новая работа, новые постояльцы кладбища. И старик, словно вечный сторож. Самый старый житель деревушки, но самый бесполезный в смысле информации. Кроме любимого кладбища, он ни о чем слышать не хочет. Вьюн, покрывающий оградки, для него что розы тетушки под окном.

А вот и дорога. Выплутал. Меж деревьями виднеются серый асфальт и первые дома. Затопленная канава, через, которую от каждого дома брошены мостки. Частные небольшие домики, выстроенные из добротного кирпича. Наверняка хозяева не местные, а городские, приезжают насладиться благами природы.

Дверь первого приоткрыта. Странно, что в такую рань: не больше пяти утра, небо еще не озарилось лучами, а похоже на стальную сетку, натянутую на голубой щит. Сквозь приоткрытую дверь видно, как по ступеням сбегает вода цвета свернувшейся крови и разливается лужей на тропинке, ведущей к мосту. Нехорошее ощущение закрадывается меж лопаток, но, отбросив его, шагаю дальше. Низина. Вообще поразительно, как здесь решились строить. Вода стоит и на кладбище и в частном секторе. По весне наверняка разливаются заливные луга, а пока просто чавкающее месиво и лужи. Пожаров здесь быть не может: слишком влажно.

Знакомые крыши и мост через ручей, старый велосипед у забора словно напоминание о счастливом поселковом детстве. Здесь есть усадьба и местный барин-старожил. Что-нибудь нарыть можно у него: местные разбежались и не особо жалуют пришлых. А вот барин вроде как никуда не выходит. Нужно дождаться полудня и заглянуть, а пока есть время обшарить деревушку. Частные дома сменяются малоквартирками. Хлам под ногами и голоса над головой. Где-то на втором — люди, хотя они редкость в недостроенном центре.

Вверх по лестнице. Стараясь не сломать ногу среди строительного мусора, поднимаюсь на второй. Большой коридор и припертые вместо дверей листы фанеры. Отодвинув их, иду на звук голосов. Не факт, что меня примут, но стоит рискнуть поболтать с не очень дружелюбными аборигенами.

То, что по прибытию местные не очень радушно меня встретили, ещё мягко сказано. Косые взгляды — мелочи, а вот ощущение, как дышат в затылок, присматриваясь, с какого угла лучше дать по темечку, напрягает. Так что осторожно, чтоб не спугнуть, подкрадываюсь, стараясь подслушать разговор.

Тихий бубнеж за фанерным шитом, прикрывающим проем в стене. Шорох шагов и звяканье какой-то жестянки, которую то ли катают, то ли мнут ботинком, ни черта не разобрать. Подхожу ближе, перебираясь через лежащее бревно; видимо, прямо на кровлю, которая так и не была достроена. Под ногами громко хрустит кирпич, прокатываясь под подошвой — нога подворачивается, только и успеваю подставить руки и упереться в бревно, чтоб не шлепнуться в мусор.

Тишина, прерываемая голосам, топотом и шкварканьем фанерного ребра о плиту пола. Поднимаюсь, оборачиваясь. Три мужика, явно с далеко не благими намерениями. Широко улыбнувшись, поднимаю руки, чтоб показать что абсолютно беспомощен и, развернувшись, даю деру. На ощупь несусь вдоль коридора по лестнице и на улицу, оттуда — в переулок меж домами, петляя как заяц.

Пробежав пару кварталов, останавливаюсь, поняв, что окончательно оторвался. Мда. Не горят ребята желанием болтать, но да черт с ними.