Я вообще-то всегда знал, что рано или поздно мне придется сделать эту операцию — как сейчас помню, вернулся домой — лицо опухшее — этакое утро в китайской деревне, и кожа на носу треснула. Смешно сейчас подумать, что это я, четырнадцатилетний дурак полез к чеченцу на две головы выше меня ради какой-то девочки, которую я потом никогда в жизни не видел. Но нос мне в итоге сломали…
Добавить в моё избранное
13 мин, 42 сек 16346
Я старался не пялиться, но Пауль помимо воли притягивал взгляд — так не можешь остановиться, глядя на калек и уродцев. Маленький человечек без возраста был похож на ребенка, больного прогерией — синие вены глубокими трещинами бороздили бледную кожу, лицо было стянуто к правой стороне перевязкой, закрывавшей правую часть головы и глаз. Бедняга без аппетита поглощал принесенный медсестрой обед — какой-то салат, бобы и обезжиренный йогурт. Мой обед оказался внушительнее — фрикадельки с соусом, картошка фри, булочка, чай и что-то похожее на консервированные ананасы. Обедать рядом с Паулем было сложно — тот постоянно всхлипывал, втягивал в себя текущую из носа слизь, неловко обращался с вилкой и собственной челюстью — его бобы то и дело валились изо рта обратно на тарелку, видать, он еще не до конца отошел от наркоза. Я съел все, кроме желтой дряни, которую я по ошибке принял за ананасы — это оказались маринованные в меду и горчице чищенные огурцы. Меня едва не стошнило, когда я попытался проглотить эту гадость. Зажав рот, я убежал сплюнуть мерзость в унитаз, сосед, похоже, принял мою реакцию на свой счет и забрал еду к себе на прикроватный столик, не сказав мне ни слова.
Свою невероятную удачу наблюдать Альпы в окне я вскоре ощутил совершенно иначе — когда, чтобы покурить, мне пришлось отправиться на первый этаж, а потом еще и отшагать добрые метров пятьсот по коридору, прежде чем я оказался на улице. В больнице этой, оказалось, очень легко было заблудиться — десятки лифтов, идущих лишь до определенных этажей, какие-то переходы, тупики и двери, которые можно открыть изнутри, но не снаружи. По пути обратно, я чуть было не отчаялся найти свое отделение — на пути мне не встретилось ни одного сотрудника больницы — лишь скорбные тени пациентов, на костылях, колясках, с разнообразными неаппетитными пакетами в руках, катетер из которых уходил под больничную «распашонку». Когда я вернулся, наконец, в «черепно-лицевую», меня отловила медсестра и посоветовала лечь пораньше спать — операцию мне назначили на семь утра. Мне вкололи какое-то успокоительное перед сном, чтобы я поскорее уснул. Когда я из душа вернулся в палату, сосед уже спал. Несколько раз сквозь сон я видел, как какая-то полная фигура гладит по голове Пауля. Надо же, а я думал, что после восьми посещения запрещены.
С утра я оказался в крайне неловкой ситуации — спать я привык, в чем мать родила, и компания врачей и медсестер вокруг кровати были совсем не к месту. Улыбчивая медсестра с платком на голове протянула мне больничную «распашонку» и компрессионные чулки. Натянуть их, я вам скажу — та еще задача, особенно с моими «страусиными», как их называл отец, ногами. Самому мне никуда пойти не дали — прямо на кровати меня покатили в лифт, оттуда в какую-то комнату, где под капельницей лежали мои «товарищи по несчастью». Капельницу воткнули и мне, тут же я почувствовал, как время замедлилось, взгляд затуманился, я залип на собственную кардиограмму на мониторе, и вскоре уснул. Дальше все как будто в тумане — меня снова разбудили, переложили, не вынимая капельницы, на другую каталку, и снова куда-то повезли. Надо мной склонилась пожилая тетушка-анастезиолог. Предложила смотреть на картинку, закрепленную на потолке — это была фотография Изара. Я пошутил что-то глупая, что картинка-то фотошопленная — никогда пляжи Изара не были такими безлюдными — тетушка посмеялась, видимо, нетребовательная к юмору — да и чего ожидать от человека, на которого начинал действовать наркоз. Медсестра — ее ассистентка продолжала шприц за шприцем что-то вкалывать в мою капельницу. В какой—то момент вены начало тянуть — будто кто-то наматывает их на гигантское колесо, я поморщился от боли, и тетушка-анастезиолог начала массировать мне запястья. Наконец, меня попросили начать считать от одного до десяти по кругу. На первой же цифре три мои глаза как будто провалились куда-то внутрь черепа, тело сделалось деревянным, более не принадлежащим мне, и последнее, что я помню — это безлюдные берега Изара и его шумные воды. Очнулся я уже в какой-то «мертвецкой» — куда ни посмотри, всюду на кроватях лежали тела, распластанные, неподвижные, похожие не на людей, а на вещи. Стоило мне начать вертеть головой, ко мне тут же подбежала медсестра, задала несколько дурацких вопросов — вроде «как меня зовут, когда я родился» и так далее. Я отвечал, и вроде бы даже правильно — сконцентрироваться не получалось, голова была тяжелая и пустая, словно чугунный котелок или шар для боулинга. На носу что-то мешалось — ощущение было, точно я пьяный уснул на вписке и мне приклеили клоунский нос. Не помню, как, но я оказался в палате и был предоставлен сам себе.
На столе стоял уже остывший обед. Встав, я поскорее переоделся в свою «больничную» одежду — спортивные штаны и футболка — не хотелось больше светить задницей в прорезь больничной пижамы. Поев, я отправился на сестринский пост, но там никого не обнаружил. Недолго думая, я взял сигареты и отправился курить.
Свою невероятную удачу наблюдать Альпы в окне я вскоре ощутил совершенно иначе — когда, чтобы покурить, мне пришлось отправиться на первый этаж, а потом еще и отшагать добрые метров пятьсот по коридору, прежде чем я оказался на улице. В больнице этой, оказалось, очень легко было заблудиться — десятки лифтов, идущих лишь до определенных этажей, какие-то переходы, тупики и двери, которые можно открыть изнутри, но не снаружи. По пути обратно, я чуть было не отчаялся найти свое отделение — на пути мне не встретилось ни одного сотрудника больницы — лишь скорбные тени пациентов, на костылях, колясках, с разнообразными неаппетитными пакетами в руках, катетер из которых уходил под больничную «распашонку». Когда я вернулся, наконец, в «черепно-лицевую», меня отловила медсестра и посоветовала лечь пораньше спать — операцию мне назначили на семь утра. Мне вкололи какое-то успокоительное перед сном, чтобы я поскорее уснул. Когда я из душа вернулся в палату, сосед уже спал. Несколько раз сквозь сон я видел, как какая-то полная фигура гладит по голове Пауля. Надо же, а я думал, что после восьми посещения запрещены.
С утра я оказался в крайне неловкой ситуации — спать я привык, в чем мать родила, и компания врачей и медсестер вокруг кровати были совсем не к месту. Улыбчивая медсестра с платком на голове протянула мне больничную «распашонку» и компрессионные чулки. Натянуть их, я вам скажу — та еще задача, особенно с моими «страусиными», как их называл отец, ногами. Самому мне никуда пойти не дали — прямо на кровати меня покатили в лифт, оттуда в какую-то комнату, где под капельницей лежали мои «товарищи по несчастью». Капельницу воткнули и мне, тут же я почувствовал, как время замедлилось, взгляд затуманился, я залип на собственную кардиограмму на мониторе, и вскоре уснул. Дальше все как будто в тумане — меня снова разбудили, переложили, не вынимая капельницы, на другую каталку, и снова куда-то повезли. Надо мной склонилась пожилая тетушка-анастезиолог. Предложила смотреть на картинку, закрепленную на потолке — это была фотография Изара. Я пошутил что-то глупая, что картинка-то фотошопленная — никогда пляжи Изара не были такими безлюдными — тетушка посмеялась, видимо, нетребовательная к юмору — да и чего ожидать от человека, на которого начинал действовать наркоз. Медсестра — ее ассистентка продолжала шприц за шприцем что-то вкалывать в мою капельницу. В какой—то момент вены начало тянуть — будто кто-то наматывает их на гигантское колесо, я поморщился от боли, и тетушка-анастезиолог начала массировать мне запястья. Наконец, меня попросили начать считать от одного до десяти по кругу. На первой же цифре три мои глаза как будто провалились куда-то внутрь черепа, тело сделалось деревянным, более не принадлежащим мне, и последнее, что я помню — это безлюдные берега Изара и его шумные воды. Очнулся я уже в какой-то «мертвецкой» — куда ни посмотри, всюду на кроватях лежали тела, распластанные, неподвижные, похожие не на людей, а на вещи. Стоило мне начать вертеть головой, ко мне тут же подбежала медсестра, задала несколько дурацких вопросов — вроде «как меня зовут, когда я родился» и так далее. Я отвечал, и вроде бы даже правильно — сконцентрироваться не получалось, голова была тяжелая и пустая, словно чугунный котелок или шар для боулинга. На носу что-то мешалось — ощущение было, точно я пьяный уснул на вписке и мне приклеили клоунский нос. Не помню, как, но я оказался в палате и был предоставлен сам себе.
На столе стоял уже остывший обед. Встав, я поскорее переоделся в свою «больничную» одежду — спортивные штаны и футболка — не хотелось больше светить задницей в прорезь больничной пижамы. Поев, я отправился на сестринский пост, но там никого не обнаружил. Недолго думая, я взял сигареты и отправился курить.
