Из-за давности лет и поистине безалаберного отношения к документам, многие первоисточники и свидетельства очевидцев превращаются в возмутительные крестьянские байки. Характер и масштабы этого историографического бедствия таковы, что на сегодняшний день мы имеем настоящую эпидемию, от которой заживо гниют уникальнейшие события. В отсутствие средств лечения — свидетельств живых людей и подлинных документов, истории эти превращаются в, да простит мне читатель столь неуместное слово, — «сказки», и, как чума, распространяются легковерным людом.
Добавить в моё избранное
10 мин, 41 сек 15055
К счастью, архив Меровингов сумел уберечь от «фольклорной» пандемии некоторые записи. И вот, я держу в руках папку с названием: «Случай в тирольском лесу».Из воспоминаний деревенского старосты:
«хорошая девчонка была, никто слова скверного сказать о ней не мог. Отец её короне служил и где-то на границе головы лишился, у нас тогда с австрийцами стычки постоянные были. Но хозяйство хорошее оставил — семья не бедствовала, хотя это я громко сказал, «семья». Считай, мать да дочь, больше детей-то и не было — померли во младенчестве. Последнего, вон, не углядели, да свиньи его загрызли. Не тужили по потере кормильца особо, в общем.
А девочка та в травницы решила податься, мать обучила, ну и собирала по лугам травки-коренья. Успешно это дело у неё выходило, две зимы скотину нам спасала от мора. Да только вот, в собирательстве своём, нечаянно зашла не туда. В «еёшные» владения. Мы и предупреждали, мать порола даже, да только толку-то… У нас жители опасались к тому урочищу приближаться, хотя места отменные, опять же, зверь там небитый бродит. Но то страх-то от слухов разных, да «она» порой на глаза попадалась и весь гонор отбивала. Последствий, если уж на то пошло, своими глазами и не видел никто. Чтобы уж верно сказать.
Вот девчонка раз сходила — ничего. Второй раз забрела — снова цела. Потом осмелела, к тому же, по словам её, корешков пользительных там, да растений редких — без счёту. Ну и ходила-бродила. Пока, стало быть, с «этой» нос к носу не столкнулась.
Мы в тот день у кузнеца собрались, горн ему чинили, глядим — травница наша из лесу бежит, растрёпанная, без котомок своих, лица на ней нет. Прямо в пыль рухнула, мы к матери её отнесли. А на следующий день у неё кровавая короста по голове пошла… «Фрагмент из отчёта инквизитора:
« в связи с этим, нам пришлось постоянно держать обвиняемого в тяжёлых цепях и наморднике. Отказываясь от пищи, положенной арестанту, он не сводил плотоядного взгляда с палачей и не раз пытался впиться зубами в проходящих рядом людей. Если верить свидетельствам жителей деревни К…, его собрат, убитый ими тридцать лет назад, проявлял схожие признаки помешательства… «Рассказывает местный мельник:
«Нам бабки всегда говорили: за овраг не ходите, нечего вам там делать. А им — их бабки. Как-то больше по женской части страх нагонять любили, мужикам не до слухов было, но все и всегда справно наказ исполняли. Тем более, что лес — большой, добычи полно было, в дебри залезать смысла не имело. Тракт когда проложили, то в стороне от тех мест, что опять же, не способствовало. Кто по сумеркам ехал, те, правда, говорили о карканье злобном из чащи, порой и лиходействе мелком, но все живы-здоровы добирались. До случая… Одна зима у нас голодная вышла, я тогда восьмой год отмерил. Запасов не хватало, стали охотничью партию собирать, на долгий промысел. Ровно дюжина парней вызвалась и на неделю в лес ушла. А вернулись уже по талому снегу. Двое. Худющие, ну чисто кости одни, глаза злые, сами обкусанные, пальцев, носов, ушей не хватает, словно звери их ели. И безумные, как демоны, один вон на людей кидался, его порешить пришлось и похоронить за оградой. Второй сам успокоился, но так на всю жизнь оглашённым и остался. У реки себе шалаш построил, рыбачит помаленьку, рыбу голыми руками ловит и — что животное — ещё трепыхающуюся грызёт. Люди его поначалу прогнать хотели, но от него польза оказалась — волки, как чумы этого дурачка боятся. Его и оставили, прикармливаем. До сих пор кости носим, он их страсть как погрызть любит. И хоть старик-стариком, а зубы все на месте. Такие комли дробит, что ой-ёй!«Фрагмент из отчёта инквизитора:
«добившись от обвиняемого хоть каких-то слов, мы узнали, что его сводил с ума запах ведьмы, жившей в лесу. Он объясняет своё состояние её проклятием и когда учуял ведьму в деревне, не на шутку встревожился.
Выследив источник запаха, обвиняемый обнаружил, что им оказалась травница, на днях вернувшаяся из леса и слёгшая от неизвестного недуга. Обвиняемый говорит, что отчасти успокоился, поняв, что пахнет не ведьмой, а её колдовством, которым была наказана девочка за собирательство в её урочище».Рассказывает двенадцатилетний житель деревни:
«А вы их слушайте больше! Мы с ребятнёй везде лазим, многое слышим, а ещё больше — видим! Мамка-то её, та ещё ведьма, я как-то репу у них таскал, так она мне по спине оглоблей перетянула и вослед проклятий таких наговорила, что я со страху весь цыпками покрылся.
Как дочка у неё со старухой лесной повстречалась и коростой кровавой по голове покрылась, прямо извелась вся, полоумной совсем стала. Ходила по деревне, бормотала всё, что кончать старуху надо, всё лучше, чем дочку отдавать. А однажды из трубы у них дым вонючий пошёл, я тихонько к окну заднему пробрался, а она там варево гоношит, вонь стояла, хоть топор вешай. Вот своими глазами видел, как она туда чемерицу растирает и белладонну сушёную сыплет, вот ей богу!
«хорошая девчонка была, никто слова скверного сказать о ней не мог. Отец её короне служил и где-то на границе головы лишился, у нас тогда с австрийцами стычки постоянные были. Но хозяйство хорошее оставил — семья не бедствовала, хотя это я громко сказал, «семья». Считай, мать да дочь, больше детей-то и не было — померли во младенчестве. Последнего, вон, не углядели, да свиньи его загрызли. Не тужили по потере кормильца особо, в общем.
А девочка та в травницы решила податься, мать обучила, ну и собирала по лугам травки-коренья. Успешно это дело у неё выходило, две зимы скотину нам спасала от мора. Да только вот, в собирательстве своём, нечаянно зашла не туда. В «еёшные» владения. Мы и предупреждали, мать порола даже, да только толку-то… У нас жители опасались к тому урочищу приближаться, хотя места отменные, опять же, зверь там небитый бродит. Но то страх-то от слухов разных, да «она» порой на глаза попадалась и весь гонор отбивала. Последствий, если уж на то пошло, своими глазами и не видел никто. Чтобы уж верно сказать.
Вот девчонка раз сходила — ничего. Второй раз забрела — снова цела. Потом осмелела, к тому же, по словам её, корешков пользительных там, да растений редких — без счёту. Ну и ходила-бродила. Пока, стало быть, с «этой» нос к носу не столкнулась.
Мы в тот день у кузнеца собрались, горн ему чинили, глядим — травница наша из лесу бежит, растрёпанная, без котомок своих, лица на ней нет. Прямо в пыль рухнула, мы к матери её отнесли. А на следующий день у неё кровавая короста по голове пошла… «Фрагмент из отчёта инквизитора:
« в связи с этим, нам пришлось постоянно держать обвиняемого в тяжёлых цепях и наморднике. Отказываясь от пищи, положенной арестанту, он не сводил плотоядного взгляда с палачей и не раз пытался впиться зубами в проходящих рядом людей. Если верить свидетельствам жителей деревни К…, его собрат, убитый ими тридцать лет назад, проявлял схожие признаки помешательства… «Рассказывает местный мельник:
«Нам бабки всегда говорили: за овраг не ходите, нечего вам там делать. А им — их бабки. Как-то больше по женской части страх нагонять любили, мужикам не до слухов было, но все и всегда справно наказ исполняли. Тем более, что лес — большой, добычи полно было, в дебри залезать смысла не имело. Тракт когда проложили, то в стороне от тех мест, что опять же, не способствовало. Кто по сумеркам ехал, те, правда, говорили о карканье злобном из чащи, порой и лиходействе мелком, но все живы-здоровы добирались. До случая… Одна зима у нас голодная вышла, я тогда восьмой год отмерил. Запасов не хватало, стали охотничью партию собирать, на долгий промысел. Ровно дюжина парней вызвалась и на неделю в лес ушла. А вернулись уже по талому снегу. Двое. Худющие, ну чисто кости одни, глаза злые, сами обкусанные, пальцев, носов, ушей не хватает, словно звери их ели. И безумные, как демоны, один вон на людей кидался, его порешить пришлось и похоронить за оградой. Второй сам успокоился, но так на всю жизнь оглашённым и остался. У реки себе шалаш построил, рыбачит помаленьку, рыбу голыми руками ловит и — что животное — ещё трепыхающуюся грызёт. Люди его поначалу прогнать хотели, но от него польза оказалась — волки, как чумы этого дурачка боятся. Его и оставили, прикармливаем. До сих пор кости носим, он их страсть как погрызть любит. И хоть старик-стариком, а зубы все на месте. Такие комли дробит, что ой-ёй!«Фрагмент из отчёта инквизитора:
«добившись от обвиняемого хоть каких-то слов, мы узнали, что его сводил с ума запах ведьмы, жившей в лесу. Он объясняет своё состояние её проклятием и когда учуял ведьму в деревне, не на шутку встревожился.
Выследив источник запаха, обвиняемый обнаружил, что им оказалась травница, на днях вернувшаяся из леса и слёгшая от неизвестного недуга. Обвиняемый говорит, что отчасти успокоился, поняв, что пахнет не ведьмой, а её колдовством, которым была наказана девочка за собирательство в её урочище».Рассказывает двенадцатилетний житель деревни:
«А вы их слушайте больше! Мы с ребятнёй везде лазим, многое слышим, а ещё больше — видим! Мамка-то её, та ещё ведьма, я как-то репу у них таскал, так она мне по спине оглоблей перетянула и вослед проклятий таких наговорила, что я со страху весь цыпками покрылся.
Как дочка у неё со старухой лесной повстречалась и коростой кровавой по голове покрылась, прямо извелась вся, полоумной совсем стала. Ходила по деревне, бормотала всё, что кончать старуху надо, всё лучше, чем дочку отдавать. А однажды из трубы у них дым вонючий пошёл, я тихонько к окну заднему пробрался, а она там варево гоношит, вонь стояла, хоть топор вешай. Вот своими глазами видел, как она туда чемерицу растирает и белладонну сушёную сыплет, вот ей богу!
