Тени катакомб

Это мое личное дело, И вообще, на такси мы добрались куда быстрее. Понимаю, я кажусь тебе издерганние, чем в прошлом году, но не нужно считать меня больным. Бог свидетель, причин было предостаточно. Мне вообще повезло, что я сохранил рассудок. Ладно, если ты действительно хочешь узнать об этом, почему бы и нет? Ты, наверное, должен это знать, потому что с тех пор, как тебе сказали, что я обхожу стороной Клуб художников и избегаю Тельмана, ты стал писать ко мне точь в точь, как опечаленный папаша. Теперь, после его исчезновения, я временами заглядываю в клуб, но вот нервишки у меня уже не те, что прежде. Нет, я не знаю, что сталось с Тельманом, и знать не хочу. Ты мог бы сам сообразить, что у меня были свои причины перестать с ним общаться. Пусть полиция узнает, если сумеет — много они не добьются. Им до сих пор ничего неизвестно о том старом доме, который он снял в Норт-Энде на фамилию Питерс. Я не уверен, что сам смог бы снова найти это место. Да я и пытаться не буду даже при свете ясного дня! Я знаю, зачем этот дом ему понадобился. Об этом я еще расскажу, и, думаю, к концу моего рассказа ты поймешь, почему я не стал обращаться в полицию. Ты должен понимать, что я оставил Тельмана не по тем же глупым причинам, что и старые обабившиеся доктор Рейд, Джо Минот или Розворт.

Страшное в искусстве не шокирует меня, и если художник обладает гением Тельмана, я почитаю за честь знакомство с ним, какое бы направление его творчество не принимало. В Бостоне никогда не было более выдающегося живописца, нежели, чем Ричард Эптон Тельман. Так я сказал когда-то и продолжаю повторять. Ничто не дрогнуло во мне, когда он показал свой «Пир вурдалаков» Именно тогда, если помнишь, от него отрекся Минот. Ты же знаешь — необходима особая глубина искусства и проникновения в суть Природы, чтобы создавать вещи, подобные Тельмановским. Любой журнальный бумагомарака может намалевать красками что-нибудь дикое и назвать это кошмаром или шабашом ведьм, или портретом дьявола, но только великий художник в состоянии написать это во всем пугающем правдоподобии. Потому что только подлинный артист владеет секретами анатомии ужасного или физиологии страха — точными очертаниями и пропорциями, что незримо связаны с подспудными инстинктами и передающимися по наследству страшными воспоминаниями, а также контрастами цвета и световыми эффектами, которые будоражат дремлющее ощущение отрешенности. Нет нужды объяснять тебе, почему при одном взгляде на гравюру Фузели мороз пробегает по коже, а над дешевым фронтисписом к сказке о привидениях мы лишь смеемся. Этим парням удается уловить нечто такое — потустороннее — что они почти мгновенно заставляют уловить и нас. Этой способностью обладал Доре, она есть у Саймса, у Ангаролы из Чикаго. Тельман же владел ею, как никто до него и, будем молить небо, никто уже никогда не овладеет. Ну, давай выпьем и пойдем дальше. Боже, меня бы уже не было в живых, если бы мне выпало увидеть то, что видел этот человек. Впрочем, человек ли? Ты наверняка помнишь, что Тельману особенно удавались лица. Никто со времен Гойи не умел вложить столько чисто адского в черты лица или его выражение. А до Гойи были те мастера, что делали горгулий и химер на Нотр-Дам и Мон Сен-Мишель. Они верили во всякую всячину и, быть может, всякую всячину видели. Помню, однажды ты сам спросил Тельмана, за год до того, как уехал, где, черт побери, он берет все свои идеи и образы? Разве не рассмеялся гнусным смехом он прямо тебе в лицо? Отчасти из-за этого смеха с ним порвал Рейд.

Он тогда увлекся сравнительной патологией, и голова у него была забита всякой заумной «подсознательной» ерундой о биологических или эволюционных значениях того или иного болезненного симптома. Он сказал, что его отвращение к Тельману росло день ото дня. Под конец он просто начал бояться его, потому что черты лица Тельмана постепенно менялись самым неприятным образом. Они переставали быть человеческими. Но не по этим причинам я прекратил всякое общение с Тельманом. Напротив, я восхищалсяим все больше, потому что нашел «Пир вурдалаков» произведением поистине выдающимся. Клуб отказался выставить это полотно, Музей изящных искусств не принял его в качестве дара, купить его тоже никто не пожелал. Поэтому Тельман хранил картину у себя дома до самого своего исчезновения. Теперь она находится у его отца в Сейлеме — Тельман ведь происходит из старинного сейлемского рода, и среди его предков была ведьма, повешенная в 1692 году. У меня вошло а привычку частенько заглядывать к Тельману, Особенно с тех пор, как я начал собирать материалы для монографии о мистическом искусстве. Вполне возможно, именно его творчество навело меня на эту идею, но в любом случае, стоило мне начать работать, он стал для меня кладезем информации. Он показал мне все свои живописные полотна и рисунки, включая несколько набросков чернилами, за которые, я уверен, его вышвырнули бы из клуба, случись кому-либо из завсегдатаев их увидеть. Вскоре я стал страстным почитателем творчества Пи км aria и мог, как школьник, часами слушать его рассуждения.