Добавить в моё избранное
20 мин, 36 сек 8045
Эти рассуждения были настолько дикими, что с ними легко можно было угодить в Дэнверскую психиатрическую лечебницу. Другие художники мало-помалу покидали его, и вскоре между нами установились весьма доверительные отношения.
Однажды вечером он намекнул, что если я буду держать язык за зубами, он покажет мне нечто совершенно необычное, гораздо более эффектное, чем любая картина в его доме. Знаешь, — сказал мне Тельман, — существуют вещи, неуместные на Ньюбери-стрит. Они ей чужды и не могут быть здесь поняты. Я занимаюсь тем, что улавливаю душевные полутона, а их не расслышать в этом вульгарном районе, который насквозь искусственен. Бэк Бэй — это не Бостон, это вообще пока ничто. У этого района еще не было времени, для того, чтобы обрасти воспоминаниями и обрести собственных духов. Если здесь и водятся привидения, то это ручные призраки соляных топей и карстовых пещер, а мне нужны человеческие привидения, достаточно высоко организованные, чтобы заглянуть в адскую бездну. Художнику место в Норт-Энде. Если эстет искренен в своих убеждениях, он мирится с жизнью а трущобах ради накопленных там традиций. Друг мой! Неужели ты не понимаешь, что такие кварталы не просто строятся, они вмр&ст&ют сами по себе! Поколение за поколением там жили и умирали, и было это в те времена, когда люди не боялись жить и умирать. В 1632 году на Коппс-Хилл уже стояла мельница, а к 1650 году существовала половина нынешних улиц. Я могу показать тебе дома, которым два с половиной столетия и больше, дома, которые были свидетелями такого, от чего современные постройки рассыпались бы в прах. Что знает современный человек о жизни и ее потусторонних силах? Ты считаешь сейлемское колдовство предрассудком, но я готов держать пари, что моя пра-пра-пра-прабабка много могла бы тебе порассказать. Когда ее вешали на Гэллоуз-Хилле, Коттон Мэтер бросал на нее лицемерные взгляды. Мэхер, будь он проклят, больше всего боялся, что кому-нибудь удастся вырваться из клетки монотонности.
Жаль, что никто не заколдовал его, не высосал у него ночью кровь! Я могу показать тебе дом, где он жил, и другой, порог которого он боялся переступать, как ни храбрился. Он знал вещи, какие не решался поместить в своей глупенькой «Магналии» или во вздорных «Чудесах невидимого мира». В былые времена весь Норт-Знд был изрыт туннелями, которые связывали между собой некоторые дома, и катакомбы выходили на кладбище и к морю. Люди могли казнить на поверхности земли — под ней же каждый день происходили вещи, которые были вне их досягаемости. Да, старина, в восьми из десяти домов, построенных до 1700 года, которые уцелели, я мог бы на спор показать тебе что-нибудь странное в подвале. Месяца не проходит, чтобы в газетах не писали о рабочих, которые при сносе какого-нибудь старинного дома обнаруживают замурованные ходы и колодцы, ведущие в никуда. В прошлом году один из таких ходов можно было видеть с эстакады рядом с Хенчман-стрит. В старые времена существовали ведьмы и порождения их колдовства, пираты и то, что они награбили в море, каперы, контрабандисты — и, доложу тебе, эти люди умели жить, знали, как выйти за жизненные рамки — да, так было! И не только этот мир был известен тогда проницательному и мудрому человеку. А теперь — тьфу! Какой контраст! Насколько должны быть разжижены мозги, если в клубе, где вроде бы собираются художники, вдруг начинаются настоящие конвульсии, если появляется картина, смысл которой глубже, чем болтовня за чайным столом на Бикон-стрит! Нас, сегодняшних, спасает только то, что мы слишком по-грязли в тупости, чтобы повнимательнее вглядеться в прошлое. Что мы можем почерпнуть из карт, архивных записей и путеводителей по Норт-Энду… А я вслепую покажу тебе тридцать, а то и сорок улиц, целую систему проулков к северу от Принс-стрит, о которых едай ли знает десяток людей, кроме иммигрантов, конечно, — они там сейчас живут. А что может знать какой-нибудь мексиканец обо всем этом? Нет, правда, Тербер, те места просто пропитаны чудесами, ужасом и желанием бежать от банальности, но нет ни живой души, которая хотела бы понять или воспользоваться этим. Или, точнее, есть такая душа — потому что я не напрасно тратил время.
Слушай, слушай, такие вещи тебе интересны. А что если я сказал бы. тебе, что в тех кварталах у меня есть еще одна мастерская, где мне удается ловить старинных, ночных ужасных духов и воплощать в красках то, о чем я даже помыслить не могу на Ньюбери-стрит? Естественно, я не говорил об этом старым пугливым бабам из клуба — Рейд, черт бы его побрал, и так нашептывает, что я монстр, который воз-вращается к исходной точке эволюции. Да, Тербер, я уже давно понял, что художник должен запечатлеть кошмары в жизни наряду с его красотами, и потому провел исследовательскую работу в настоящих обителях ужаса. У меня есть местечко, которое едва ли видели, помимо меня, три представителя нордической расы из ныне живущих. Это совсем рядом с эстакадой монорельсовой дороги, если считать расстояние в заурядной метрической системе, а не столетиях.
Однажды вечером он намекнул, что если я буду держать язык за зубами, он покажет мне нечто совершенно необычное, гораздо более эффектное, чем любая картина в его доме. Знаешь, — сказал мне Тельман, — существуют вещи, неуместные на Ньюбери-стрит. Они ей чужды и не могут быть здесь поняты. Я занимаюсь тем, что улавливаю душевные полутона, а их не расслышать в этом вульгарном районе, который насквозь искусственен. Бэк Бэй — это не Бостон, это вообще пока ничто. У этого района еще не было времени, для того, чтобы обрасти воспоминаниями и обрести собственных духов. Если здесь и водятся привидения, то это ручные призраки соляных топей и карстовых пещер, а мне нужны человеческие привидения, достаточно высоко организованные, чтобы заглянуть в адскую бездну. Художнику место в Норт-Энде. Если эстет искренен в своих убеждениях, он мирится с жизнью а трущобах ради накопленных там традиций. Друг мой! Неужели ты не понимаешь, что такие кварталы не просто строятся, они вмр&ст&ют сами по себе! Поколение за поколением там жили и умирали, и было это в те времена, когда люди не боялись жить и умирать. В 1632 году на Коппс-Хилл уже стояла мельница, а к 1650 году существовала половина нынешних улиц. Я могу показать тебе дома, которым два с половиной столетия и больше, дома, которые были свидетелями такого, от чего современные постройки рассыпались бы в прах. Что знает современный человек о жизни и ее потусторонних силах? Ты считаешь сейлемское колдовство предрассудком, но я готов держать пари, что моя пра-пра-пра-прабабка много могла бы тебе порассказать. Когда ее вешали на Гэллоуз-Хилле, Коттон Мэтер бросал на нее лицемерные взгляды. Мэхер, будь он проклят, больше всего боялся, что кому-нибудь удастся вырваться из клетки монотонности.
Жаль, что никто не заколдовал его, не высосал у него ночью кровь! Я могу показать тебе дом, где он жил, и другой, порог которого он боялся переступать, как ни храбрился. Он знал вещи, какие не решался поместить в своей глупенькой «Магналии» или во вздорных «Чудесах невидимого мира». В былые времена весь Норт-Знд был изрыт туннелями, которые связывали между собой некоторые дома, и катакомбы выходили на кладбище и к морю. Люди могли казнить на поверхности земли — под ней же каждый день происходили вещи, которые были вне их досягаемости. Да, старина, в восьми из десяти домов, построенных до 1700 года, которые уцелели, я мог бы на спор показать тебе что-нибудь странное в подвале. Месяца не проходит, чтобы в газетах не писали о рабочих, которые при сносе какого-нибудь старинного дома обнаруживают замурованные ходы и колодцы, ведущие в никуда. В прошлом году один из таких ходов можно было видеть с эстакады рядом с Хенчман-стрит. В старые времена существовали ведьмы и порождения их колдовства, пираты и то, что они награбили в море, каперы, контрабандисты — и, доложу тебе, эти люди умели жить, знали, как выйти за жизненные рамки — да, так было! И не только этот мир был известен тогда проницательному и мудрому человеку. А теперь — тьфу! Какой контраст! Насколько должны быть разжижены мозги, если в клубе, где вроде бы собираются художники, вдруг начинаются настоящие конвульсии, если появляется картина, смысл которой глубже, чем болтовня за чайным столом на Бикон-стрит! Нас, сегодняшних, спасает только то, что мы слишком по-грязли в тупости, чтобы повнимательнее вглядеться в прошлое. Что мы можем почерпнуть из карт, архивных записей и путеводителей по Норт-Энду… А я вслепую покажу тебе тридцать, а то и сорок улиц, целую систему проулков к северу от Принс-стрит, о которых едай ли знает десяток людей, кроме иммигрантов, конечно, — они там сейчас живут. А что может знать какой-нибудь мексиканец обо всем этом? Нет, правда, Тербер, те места просто пропитаны чудесами, ужасом и желанием бежать от банальности, но нет ни живой души, которая хотела бы понять или воспользоваться этим. Или, точнее, есть такая душа — потому что я не напрасно тратил время.
Слушай, слушай, такие вещи тебе интересны. А что если я сказал бы. тебе, что в тех кварталах у меня есть еще одна мастерская, где мне удается ловить старинных, ночных ужасных духов и воплощать в красках то, о чем я даже помыслить не могу на Ньюбери-стрит? Естественно, я не говорил об этом старым пугливым бабам из клуба — Рейд, черт бы его побрал, и так нашептывает, что я монстр, который воз-вращается к исходной точке эволюции. Да, Тербер, я уже давно понял, что художник должен запечатлеть кошмары в жизни наряду с его красотами, и потому провел исследовательскую работу в настоящих обителях ужаса. У меня есть местечко, которое едва ли видели, помимо меня, три представителя нордической расы из ныне живущих. Это совсем рядом с эстакадой монорельсовой дороги, если считать расстояние в заурядной метрической системе, а не столетиях.
Страница
2 из 6
2 из 6
