Мне тогда было лет пятнадцать. Для нас с сестрами, будучи оставшимися совсем одинокими после потери родителей, уже началась горькая пора ранней взрослой жизни…
Добавить в моё избранное
6 мин, 39 сек 12650
Стоял далекий 75-ый год, за правами несовершеннолетних особо не следили, и нас, троих осиротевших детей, спихнули какой-то тетке по отцовской стороне. Седьмая вода на киселе, что уж тут. Мне как самой старшей приходилось сложнее остальных, что сказалось и на этой самой истории. Но не будем об этом, а продолжим наше повествование. Тетка в свою очередь, после окончания учебного года, спихнула нас к себе в деревню, ту еще глушь, со слащавым названием: то ли «Калиновка», то ли «Маремьяна», уже не помню. Там проходили работы в поле, основался общий колхоз. Тетке легче было заставить нас работать, дабы избавиться от нашего присутствия хотя бы на пол лета или и то больше. Да и прокормить троих детей было сложно, с ее жизнью вдовы. Именно, поэтому мы все прекрасно понимали, и охотно брали на себя все обязанности. А младшую с собой брали, чтобы дома одну не оставлять.
Июнь тогда выдался жаркий, солнце палило так, будто грозилось изжарить всех сельских жителей заживо. Каждый день, после раздачи корма курам, похода к колодцу за водой и других домашних хлопот, мы дружно, иногда с другими местными ребятами, отправлялись на работу — в поле. Мне и Ташке (средней сестре) нравилась такая сельская незатейливая жизнь. Мы любили здешнюю простую природу, тихие сады и огороды. А вот Юленька, младшая, с тех пор как мы приехали, постоянно чего-то боялась, и даже в поведении изменилась. Есть меньше стала, забросила свое школьное задание на лето. И будто надулась на нас, как мышь на крупу. Все жаловалась, что по ночам за ставнями (а мы их закрывали на ночь) слышаться какие-то странные песни, смех жуткий, да еще много разных пугающих звуков. Ну, мы ее слушать не стали, списали все на местных пьянчуг, которые здесь ночью расхаживают. А зря мы ее тогда не послушали с Ташкой.
Вот, однажды, мы теплым летним вечером, когда небо уже залилось розовой краской, возвращались с полевых работ домой. Уставшие, все в земле, нагревшиеся на солнце, и довольные. А по пути уж и не души не встречалось, все разошлись по домам, закончили дела, и зажгли в окнах свет. И мы то же самое собирались сделать, как только бы дошли домой. Но тут нам навстречу выбежал кот. Бешеный, шерсть взъерошена, глаза дикие. Бежит и кричит во все горло. Юлька испугалась, спряталась за наши спины. А кот и сам, наверное, испугался до смерти, и нырнул в кусты. А кто его так напугал, непонятно. Собак поблизости не видно было, людей тоже ни одного. «Дурной, наверно»… — подумали мы, и пошли дальше. А Юлька всю последующую дорогу ныла и капризничала, дергала нас с Ташкой за руки, и говорила что, мол, в кустах голову увидела, большую, и улыбающуюся. Это она кота, как сказала Юлька, напугала. Но мы подумали, что ребенок устал за день, переутомился. И сказали ей, что никого там не было, а только кусты и стояли. А зря не поверили.
Когда вернулись домой, в теткину старую избу, построенную еще до войны, уже начало темнеть. Времени было немного, но в деревне все жители ложились рано, да и мы так устали, что только и были силы умыться, поесть чего, да и спать лечь. Так мы с сестрами и сделали. Кровать в избе была одна, и там на ночь умещались Ташка с Юлей. А я, как старшая, стелила себе на лавке, и ютилась там. Пожелали друг другу спокойной ночи, и легли спать. Юля долго не могла заснуть, все боялась, что опять кто-то за окном ходить начнет. Но мы ее успокоили, и как только младшая уснула, и сами провалились в сон. А зря успокаивали.
Я проснулась от того, что услышала какие-то неясные шорохи. И тут же вспомнила, что ставни на ночь забыла закрыть. Встала тихо, чтобы девчонок не разбудить, и пошла закрывать. Глянула в темное окошко, и увидела, и правда кто-то ходит! Да не то слово, ходит — бегает! Что-то похожее на человека, в темноте не видное, бегает по саду из стороны в сторону, и машет огромными ручищами над головой, да изгибает их как-то неестественно, у человека так кости не гнутся. И крики его слышны даже в избе. А голос не то мужской, не то женский — не разберешь. Старческий какой-то, хриплый и громкий. И бегает, подскакивает зачем-то, кружится вокруг своей оси, приседает, и грядки топчет огромными костлявыми ножищами. Все это сопровождается безумным криком, не умолкающим не на секунду, будто ему воздух и не требуется.
В темноте это существо плохо было видно, и я его не рассмотрела. Но перепугалась не на шутку. В эту минуту я поняла, что Юля не врала, и что правда непонятно кто под окнами ходит. Первую минуту я стояла в ступоре, и не могла даже шевельнуться в шоке от того, что увидела. А существо это и не думало останавливаться, все так же бегало и бесилось. Только вот самый страшный момент настал, когда оно меня заметило. Повернуло ко мне свою неестественно большую круглую голову, будто раздутую во все стороны. Расширило свои белые глазищи с черными маленькими зрачками, надвинуло серые заросшие брови, и растянулось в отвратительной слабоумной улыбке, от уха до уха, показывая мне свои желтые кривые и редкие зубы, и вытекающую изо рта вязкую слюну.
Июнь тогда выдался жаркий, солнце палило так, будто грозилось изжарить всех сельских жителей заживо. Каждый день, после раздачи корма курам, похода к колодцу за водой и других домашних хлопот, мы дружно, иногда с другими местными ребятами, отправлялись на работу — в поле. Мне и Ташке (средней сестре) нравилась такая сельская незатейливая жизнь. Мы любили здешнюю простую природу, тихие сады и огороды. А вот Юленька, младшая, с тех пор как мы приехали, постоянно чего-то боялась, и даже в поведении изменилась. Есть меньше стала, забросила свое школьное задание на лето. И будто надулась на нас, как мышь на крупу. Все жаловалась, что по ночам за ставнями (а мы их закрывали на ночь) слышаться какие-то странные песни, смех жуткий, да еще много разных пугающих звуков. Ну, мы ее слушать не стали, списали все на местных пьянчуг, которые здесь ночью расхаживают. А зря мы ее тогда не послушали с Ташкой.
Вот, однажды, мы теплым летним вечером, когда небо уже залилось розовой краской, возвращались с полевых работ домой. Уставшие, все в земле, нагревшиеся на солнце, и довольные. А по пути уж и не души не встречалось, все разошлись по домам, закончили дела, и зажгли в окнах свет. И мы то же самое собирались сделать, как только бы дошли домой. Но тут нам навстречу выбежал кот. Бешеный, шерсть взъерошена, глаза дикие. Бежит и кричит во все горло. Юлька испугалась, спряталась за наши спины. А кот и сам, наверное, испугался до смерти, и нырнул в кусты. А кто его так напугал, непонятно. Собак поблизости не видно было, людей тоже ни одного. «Дурной, наверно»… — подумали мы, и пошли дальше. А Юлька всю последующую дорогу ныла и капризничала, дергала нас с Ташкой за руки, и говорила что, мол, в кустах голову увидела, большую, и улыбающуюся. Это она кота, как сказала Юлька, напугала. Но мы подумали, что ребенок устал за день, переутомился. И сказали ей, что никого там не было, а только кусты и стояли. А зря не поверили.
Когда вернулись домой, в теткину старую избу, построенную еще до войны, уже начало темнеть. Времени было немного, но в деревне все жители ложились рано, да и мы так устали, что только и были силы умыться, поесть чего, да и спать лечь. Так мы с сестрами и сделали. Кровать в избе была одна, и там на ночь умещались Ташка с Юлей. А я, как старшая, стелила себе на лавке, и ютилась там. Пожелали друг другу спокойной ночи, и легли спать. Юля долго не могла заснуть, все боялась, что опять кто-то за окном ходить начнет. Но мы ее успокоили, и как только младшая уснула, и сами провалились в сон. А зря успокаивали.
Я проснулась от того, что услышала какие-то неясные шорохи. И тут же вспомнила, что ставни на ночь забыла закрыть. Встала тихо, чтобы девчонок не разбудить, и пошла закрывать. Глянула в темное окошко, и увидела, и правда кто-то ходит! Да не то слово, ходит — бегает! Что-то похожее на человека, в темноте не видное, бегает по саду из стороны в сторону, и машет огромными ручищами над головой, да изгибает их как-то неестественно, у человека так кости не гнутся. И крики его слышны даже в избе. А голос не то мужской, не то женский — не разберешь. Старческий какой-то, хриплый и громкий. И бегает, подскакивает зачем-то, кружится вокруг своей оси, приседает, и грядки топчет огромными костлявыми ножищами. Все это сопровождается безумным криком, не умолкающим не на секунду, будто ему воздух и не требуется.
В темноте это существо плохо было видно, и я его не рассмотрела. Но перепугалась не на шутку. В эту минуту я поняла, что Юля не врала, и что правда непонятно кто под окнами ходит. Первую минуту я стояла в ступоре, и не могла даже шевельнуться в шоке от того, что увидела. А существо это и не думало останавливаться, все так же бегало и бесилось. Только вот самый страшный момент настал, когда оно меня заметило. Повернуло ко мне свою неестественно большую круглую голову, будто раздутую во все стороны. Расширило свои белые глазищи с черными маленькими зрачками, надвинуло серые заросшие брови, и растянулось в отвратительной слабоумной улыбке, от уха до уха, показывая мне свои желтые кривые и редкие зубы, и вытекающую изо рта вязкую слюну.
