Короче, четверо нас было: я — Ван (потому что Иванов), Чумазый (потому что загорал за лето всегда густо и пятнами), Штангист (в шутку, потому что доходяга) и Найк (ходил круглый год в кедах). Свалили мы с пацанами с последнего урока во вторую смену и решили хлебнуть пивасика в пустой хибарке на окраине. Ну, это я говорю «хибарка», а домина там стояла здоровенная и — через окна видно — вся битком рухлядью набитая. Как еще не растащили — непонятно…
Добавить в моё избранное
3 мин, 30 сек 14845
Ну, мы через окно залезли, довольно удачно, даже почти тихо, только Штангист за раму штанами зацепился и навернулся попом кверху, но он у нас вечно как стукнутый кот — приземляется не на лапы, а на физиономию. Словом, подняли Штангиста, нос вытерли и потопали в гостиную. Ну а там, как я говорил уже, груды барахла, простынками прикрытого, словно сугробы. Темно. Стоим, зажигалками щелкаем. И холодно ведь! Не, с таким же успехом можно яйца на газоне отмораживать — в ноябре-то месяце. И еще как-то… недружелюбно что ли. Ну вот представьте, что вы среди фэнов «Динамо» прыгаете и орете: «Спартак чемпион!» Почувствуете ведь атмосферку перед тем, как вам нос на пятки натянут. И здесь так же было, хотя вокруг не «Спартак» и «Динамо», а всего лишь доисторические тумбочки. Найк на одну хлопнулся и не успел руку за бутылкой протянуть, как провалился — как в рыхлый сугроб, но только в тумбочку. Ржака, а? Мы чуть животики не надорвали, чуть ли не носом в коленки хихикали, а когда разогнулись и снова принялись зажигалками щелкать — Найка не было. Только обломки треклятой тумбочки и пара кед.
— Прикол, — хихикнул Чумазый.
— Куда он делся?
А правда, куда? Ну не в кеды же втянулся, как улитка в ракушку.
— В кеды ушел, — ляпнул я.
— Не, проверь, серьезно. Вдруг он стал малюсеньким и с горя на шнурках повесился.
Тут Чумазый заржал и на полном серьезе пошел кеды смотреть. И вдруг как заорет! Вот прям так, без перехода, то гыгыкал аки бабуин, а то визжит, как девчонка перед гигантской крысой. Мы со Штангистом переполошились, а Чумазый к нам повернулся, уже молчал, зато побелел весь и икать начал.
— Ты чего? — сказал я (а у самого голос дрожииит).
— Орешь, будто он и вправду повесился на шнурке.
Молчит. Икает.
Тут я сам посмотреть сунулся. А там, бля, там не просто кеды, там в кедах ноги! Чьи? Ну, Найка наверное, а так кто его знает: Найка по обрубкам до щиколоток не распознаешь, когда самого нет. Просто в кедах что-то темно-красное поблескивает и беленькое посредине… Тут меня чуть не вывернуло, и мы с Чумазым и Штангистом рванули к двери. Смешно. Вошли-то через окно, а назад все равно через дверь драпанули.
А у двери, блин… Свет горит — гудит и мигает. И болтается. На шнурках, мать вашу, и правда болтается наш Найк! Рожа синяя, и ноги пониже голени обрубками, и каплет на линолеум, каплет, кровищи натекло уже — наверное, оно там лилось поначалу. Мы переглянулись и в обратную сторону ка-а-а-к… А там барахло. Уже без этих своих простыней. Стоит. И в воздухе такое разлито… зависть, тоска, но злости — ее больше всего было. Шкафы, тумбочки, стулья колченогие какие-то, мелкая дребедень типа валиков и светильников, и совсем уж мелочевка навроде покоцаных фигурок из сувенирной лавки. Завалили горой всю комнату — ни войти, ни выйти. Входить-то мы, положим, вошли уже, а вот выйти бы… НАС ЗАБЫЛИ СКУЧНО ОСТАНЬТЕСЬ С НАМИ Я подумал, у меня глюки пошли с перепугу. Но судя по рожам Чумазого и Штангиста, они тоже это услышали, а с ума вроде как поодиночке сходят.
НАС ЗАБЫЛИ НЕ ШУМИТЕ НЕ ДВИГАЙТЕСЬ НЕ ДЫШИТЕ Чумазый и Штангист это «не дышите» как услыхали, так просто развернулись — и в дверь. И ноги Найковы отрубленные им не помешали — отпихнули, выскочили, по красному чавкая, и дверь за ними хлопнула.
А я чувствую — не могу! Не могу, когда это со своими оплывающими кровищей культяпками болтается, как гигантский маятник или туша свиная на крюке. Даже обойти не могу, а дотронуться уж… нет, не просите.
— Парни! — ору.
— Помогите! Меня заберите!
Тихо. Лампочка только гудит и мигает.
— Парни! Вы меня забыли!
Тихо.
Впереди Найк висит, сзади шкафы и тумбочки горой.
Тихо. Лампочка вот только гудит… — Эй! Меня забыли!
Тихо. Громоздятся вещи, и злость от них идет, такая злость.
ТЕБЯ ЗАБЫЛИ НЕ ШУМИ НЕ ДВИГАЙСЯ НЕ ДЫШИ.
А что я мог сделать? А тут и лампочка чпокнула, так совсем тихо стало. И темно. Пришлось сделать, как они говорили.
Ну, в принципе я их понимаю. Всякий разозлится, если его предали и забыли, запихнули в большую темную коробку, четыре-стены-темницу. Я б и сам разозлился. Я и разозлился.
Теперь я молчу, не двигаюсь, не дышу. Я замер под ветхой серой простыней, но если сюда забредет кто-нибудь, я оживу и его убью, потому что меня забыли.
Теперь я понимаю.
— Прикол, — хихикнул Чумазый.
— Куда он делся?
А правда, куда? Ну не в кеды же втянулся, как улитка в ракушку.
— В кеды ушел, — ляпнул я.
— Не, проверь, серьезно. Вдруг он стал малюсеньким и с горя на шнурках повесился.
Тут Чумазый заржал и на полном серьезе пошел кеды смотреть. И вдруг как заорет! Вот прям так, без перехода, то гыгыкал аки бабуин, а то визжит, как девчонка перед гигантской крысой. Мы со Штангистом переполошились, а Чумазый к нам повернулся, уже молчал, зато побелел весь и икать начал.
— Ты чего? — сказал я (а у самого голос дрожииит).
— Орешь, будто он и вправду повесился на шнурке.
Молчит. Икает.
Тут я сам посмотреть сунулся. А там, бля, там не просто кеды, там в кедах ноги! Чьи? Ну, Найка наверное, а так кто его знает: Найка по обрубкам до щиколоток не распознаешь, когда самого нет. Просто в кедах что-то темно-красное поблескивает и беленькое посредине… Тут меня чуть не вывернуло, и мы с Чумазым и Штангистом рванули к двери. Смешно. Вошли-то через окно, а назад все равно через дверь драпанули.
А у двери, блин… Свет горит — гудит и мигает. И болтается. На шнурках, мать вашу, и правда болтается наш Найк! Рожа синяя, и ноги пониже голени обрубками, и каплет на линолеум, каплет, кровищи натекло уже — наверное, оно там лилось поначалу. Мы переглянулись и в обратную сторону ка-а-а-к… А там барахло. Уже без этих своих простыней. Стоит. И в воздухе такое разлито… зависть, тоска, но злости — ее больше всего было. Шкафы, тумбочки, стулья колченогие какие-то, мелкая дребедень типа валиков и светильников, и совсем уж мелочевка навроде покоцаных фигурок из сувенирной лавки. Завалили горой всю комнату — ни войти, ни выйти. Входить-то мы, положим, вошли уже, а вот выйти бы… НАС ЗАБЫЛИ СКУЧНО ОСТАНЬТЕСЬ С НАМИ Я подумал, у меня глюки пошли с перепугу. Но судя по рожам Чумазого и Штангиста, они тоже это услышали, а с ума вроде как поодиночке сходят.
НАС ЗАБЫЛИ НЕ ШУМИТЕ НЕ ДВИГАЙТЕСЬ НЕ ДЫШИТЕ Чумазый и Штангист это «не дышите» как услыхали, так просто развернулись — и в дверь. И ноги Найковы отрубленные им не помешали — отпихнули, выскочили, по красному чавкая, и дверь за ними хлопнула.
А я чувствую — не могу! Не могу, когда это со своими оплывающими кровищей культяпками болтается, как гигантский маятник или туша свиная на крюке. Даже обойти не могу, а дотронуться уж… нет, не просите.
— Парни! — ору.
— Помогите! Меня заберите!
Тихо. Лампочка только гудит и мигает.
— Парни! Вы меня забыли!
Тихо.
Впереди Найк висит, сзади шкафы и тумбочки горой.
Тихо. Лампочка вот только гудит… — Эй! Меня забыли!
Тихо. Громоздятся вещи, и злость от них идет, такая злость.
ТЕБЯ ЗАБЫЛИ НЕ ШУМИ НЕ ДВИГАЙСЯ НЕ ДЫШИ.
А что я мог сделать? А тут и лампочка чпокнула, так совсем тихо стало. И темно. Пришлось сделать, как они говорили.
Ну, в принципе я их понимаю. Всякий разозлится, если его предали и забыли, запихнули в большую темную коробку, четыре-стены-темницу. Я б и сам разозлился. Я и разозлился.
Теперь я молчу, не двигаюсь, не дышу. Я замер под ветхой серой простыней, но если сюда забредет кто-нибудь, я оживу и его убью, потому что меня забыли.
Теперь я понимаю.
