В числе первых фильмов, которые когда-либо были сняты, значится крошечная американская лента 1895 года «Казнь королевы Марии Шотландской»: королева склоняется над плахой, и палач отрубает ей голову, которую затем поднимает и демонстрирует публике.
Добавить в моё избранное
11 мин, 42 сек 10726
Повседневная жизнь порождает страх и разрушение. При этом злодеи становятся все привлекательнее, они очаровывают невинных девушек и завоевывают доверие честных банковских кассиров. Франкенштейн — чудовище прошлого — в первый миг вызывал у нас оторопь, однако чудовище нашего времени может жить среди нас неузнанным. Зло больше не отмечает своей печатью лицо человека. Таким образом, зловещая, скрытая ненадежность жизни под властью национал-социализма переносится на американскую сцену. Рядом с нами вынашиваются неведомые заговоры; в мире, который мнится нам нормальным, сосед может внезапно превратиться в чудовище.
Вопреки старому пристрастию Голливуда к грубости и гротеску, жестокость, которая ныне изображается с такой одержимостью, иного рода; прежде ее редко можно было увидеть на экране, поскольку она исходит из неотступного садистического принуждения и менее примитивна. Можно было бы сказать, что она менее импульсивна. В фильме «Темный угол» некоего частного детектива преследует преступник, однако детектив его ловит и прищемляет ему руку, чтобы заставить его назвать мотивы его поведения. Позднее преступник забирается в квартиру детектива и оглушает его ударом; уже собираясь уйти, он неожиданно возвращается и, наступив на руку своей потерявшей сознание жертвы, давит на нее всей тяжестью тела. Такие названия, как «Тень сомнения» и «Подозрение» (оба — фильмы Хичкока) характерны тем акцентом, какой многие наши современные кинематографисты делают не на явных проявлениях садизма, а на его постоянной угрозе. Озабоченность нарастает; угрожающие намеки и страшные возможности рисуют мир, в котором каждый боится каждого — и никто не знает, когда и где разразится последний и неизбежный ужас. А разразится он неизбежно: время от времени он с неописуемой жестокостью прорывается из тьмы. Тот постоянный страх, который характеризовал в антифашистских фильмах особую атмосферу жизни при Гитлере, наполняет теперь весь мир.
Рука об руку с садизмом идет в новых фильмах болезненность. Используются физические недостатки, а духовный ужас вызывается грубой силой. Главное действующее лицо фильма «Винтовая лестница» — немая служанка в доме душевнобольного, который, чтобы улучшить человеческую природу, убивает женщин, страдающих физическими недостатками. «Завороженный» (» Spellbound «) и «Где-то в ночи» (» Somewhere in the Night «) эксплуатируют тему потери памяти, чтобы создать напряжение.
Весьма любимой является также тема психического подавления: пианист в фильме «Газовый свет» и психиатр в «Шоке» уже не расстреливают, не душат и не травят ядом женщин, которых хотят убрать, а систематически пытаются свести их с ума. Процесс развития кино в Голливуде нацелен на то, чтобы порождать больные души и лжепсихиатров, а некоторые известные мелодрамы указывают на то, что нормальное и ненормальное состояние духа перетекают одно в другое и что их трудно различить.
Современные гангстерские фильмы, в отличие от соответствующих фильмов эпохи депрессии, занимаются не столько социальными неурядицами, сколько психологическими отклонениями. На сей раз неспособность кино предложить решения (или хотя бы намекнуть на них) особенно бросается в глаза; страх, охватывающий всех и угрожающий психическому здоровью среднего человека, по-видимому, воспринимается как неизбежный и почти непостижимый. Показательно сравнение итальянского фильма «Рим — открытый город» с массой американских антифашистских фильмов.
Американские фильмы, обличающие национал-социализм, сражаются со злом не лицом к лицу, а, как правило, его обходят. Герои и героини в фильмах «Край тьмы» («Edge of Darkness»), «Это моя страна» («This Land is Mine»), «Жанна Парижская» («Joan of Paris») и в других выдерживают пытки нацистов не менее стойко, чем итальянские партизаны в фильме «Рим — открытый город», однако в большинстве случаев их победы — мишурные, нисколько не задевающие образ мыслей противника. Гитлеризм, в значительной мере подтачиваемый создателями фильма «Рим — открытый город», в голливудских фильмах остается, по сути, непобежденным: они словно ступают по тонкому льду, когда затрагивают позитивные моменты, которые призваны защищать. Впечатляюще выставленная напоказ национал-социалистская мощь в «Прелюдии к войне» и других тенденциозных милитаристских фильмах противопоставляется странно невнятным, расплывчатым картинам из жизни демократических стран, которые свидетельствуют скорее о неуверенности, чем о доверии, и подменяют дело пустозвонством. Почти в каждом антифашистском фильме из Голливуда выступает персонаж, который в подходящий или неподходящий момент как бы чисто механически поет хвалу демократическому устройству жизни и грядущему замечательному новому миру. Но если бы вера действительно овладела своими приверженцами, ей не понадобились бы такие громкие и поверхностные заявления.
В большинстве получивших известность фильмов ужасов создатели даже не пытаются как-то объяснить или оправдать демонстрацию садистских сцен.
Вопреки старому пристрастию Голливуда к грубости и гротеску, жестокость, которая ныне изображается с такой одержимостью, иного рода; прежде ее редко можно было увидеть на экране, поскольку она исходит из неотступного садистического принуждения и менее примитивна. Можно было бы сказать, что она менее импульсивна. В фильме «Темный угол» некоего частного детектива преследует преступник, однако детектив его ловит и прищемляет ему руку, чтобы заставить его назвать мотивы его поведения. Позднее преступник забирается в квартиру детектива и оглушает его ударом; уже собираясь уйти, он неожиданно возвращается и, наступив на руку своей потерявшей сознание жертвы, давит на нее всей тяжестью тела. Такие названия, как «Тень сомнения» и «Подозрение» (оба — фильмы Хичкока) характерны тем акцентом, какой многие наши современные кинематографисты делают не на явных проявлениях садизма, а на его постоянной угрозе. Озабоченность нарастает; угрожающие намеки и страшные возможности рисуют мир, в котором каждый боится каждого — и никто не знает, когда и где разразится последний и неизбежный ужас. А разразится он неизбежно: время от времени он с неописуемой жестокостью прорывается из тьмы. Тот постоянный страх, который характеризовал в антифашистских фильмах особую атмосферу жизни при Гитлере, наполняет теперь весь мир.
Рука об руку с садизмом идет в новых фильмах болезненность. Используются физические недостатки, а духовный ужас вызывается грубой силой. Главное действующее лицо фильма «Винтовая лестница» — немая служанка в доме душевнобольного, который, чтобы улучшить человеческую природу, убивает женщин, страдающих физическими недостатками. «Завороженный» (» Spellbound «) и «Где-то в ночи» (» Somewhere in the Night «) эксплуатируют тему потери памяти, чтобы создать напряжение.
Весьма любимой является также тема психического подавления: пианист в фильме «Газовый свет» и психиатр в «Шоке» уже не расстреливают, не душат и не травят ядом женщин, которых хотят убрать, а систематически пытаются свести их с ума. Процесс развития кино в Голливуде нацелен на то, чтобы порождать больные души и лжепсихиатров, а некоторые известные мелодрамы указывают на то, что нормальное и ненормальное состояние духа перетекают одно в другое и что их трудно различить.
Современные гангстерские фильмы, в отличие от соответствующих фильмов эпохи депрессии, занимаются не столько социальными неурядицами, сколько психологическими отклонениями. На сей раз неспособность кино предложить решения (или хотя бы намекнуть на них) особенно бросается в глаза; страх, охватывающий всех и угрожающий психическому здоровью среднего человека, по-видимому, воспринимается как неизбежный и почти непостижимый. Показательно сравнение итальянского фильма «Рим — открытый город» с массой американских антифашистских фильмов.
Американские фильмы, обличающие национал-социализм, сражаются со злом не лицом к лицу, а, как правило, его обходят. Герои и героини в фильмах «Край тьмы» («Edge of Darkness»), «Это моя страна» («This Land is Mine»), «Жанна Парижская» («Joan of Paris») и в других выдерживают пытки нацистов не менее стойко, чем итальянские партизаны в фильме «Рим — открытый город», однако в большинстве случаев их победы — мишурные, нисколько не задевающие образ мыслей противника. Гитлеризм, в значительной мере подтачиваемый создателями фильма «Рим — открытый город», в голливудских фильмах остается, по сути, непобежденным: они словно ступают по тонкому льду, когда затрагивают позитивные моменты, которые призваны защищать. Впечатляюще выставленная напоказ национал-социалистская мощь в «Прелюдии к войне» и других тенденциозных милитаристских фильмах противопоставляется странно невнятным, расплывчатым картинам из жизни демократических стран, которые свидетельствуют скорее о неуверенности, чем о доверии, и подменяют дело пустозвонством. Почти в каждом антифашистском фильме из Голливуда выступает персонаж, который в подходящий или неподходящий момент как бы чисто механически поет хвалу демократическому устройству жизни и грядущему замечательному новому миру. Но если бы вера действительно овладела своими приверженцами, ей не понадобились бы такие громкие и поверхностные заявления.
В большинстве получивших известность фильмов ужасов создатели даже не пытаются как-то объяснить или оправдать демонстрацию садистских сцен.
