Режиссер: Ингмар Бергман. В ролях: Гуннар Бьёрнстранд; Бенгт Экерот; Нильс Поппе; Макс фон Сюдов; Биби Андерссон… Если в этом несовершенном мире всё несовершенно, то любовь — само совершенство в своём совершенном несовершенстве.
Добавить в моё избранное
7 мин, 20 сек 1538
«Седьмая печать» один из самых известных фильмов выдающегося шведского мастера Ингмара Бергмана, поставленный по его пьесе «Роспись по дереву», которая была написана для занятий со студентами театральной школы Мальме. Режиссёр вспоминал, что вдохновением для своей пьесы послужили детские воспоминания об алтарной живописи в храмах, где служил отец. Детское воображение Ингмара живо представляло картины страшного суда, наказание грешников и милость к праведникам, смерть, пилящую древо жизни, на котором сидит испуганный бедняга, и рыцаря, играющего в шахматы со скелетом.
Каждый человек когда-нибудь умрёт. Смерть — это та граница, за которой уже нет жизни, во всяком случае, в привычном понимании. И каждый хотя бы раз задумается над тем, а в чём вообще смысл существования человека. Л. Н. Толстой, однажды переживший духовное прозрение, писал в «Исповеди», что пред ним живо открылся абсурд бытия. Человек рождается, что-то достигает в жизни, имеет мечты, планы, а потом умирает. И всё, чего он добился, всё, что составляло основу его личности, поглощает чёрная пасть пустоты.
Ангел смерти представлен Бергманом в стиле эпического театра Бертольда Брехта. Смерть в образе клоуна — что за ерунда? — скажет иной зритель. Но очуждение (термин из поэтики Брехта) на этом и строится: давно известное, надоевшее — сколько, к примеру, изображений смерти в виде скелета — представить с совершенно другой стороны, дабы вызвать у зрителя удивление, любопытство и лишить образ смерти привычных ей коннотаций.
Но непривычный облик смерти важен ещё и по той причине, что для Антониуса Блока встреча со смертью не горе, а радость. И его игра в шахматы с мрачным клоуном — это не попытка обмануть смерть, но лишь отсрочка, дабы хотя бы на краю обрыва постигнуть, зачем живёт человек. Ведь знание не напрасности жизни делает умирание всего лишь естественным завершением земного пути. Если есть бог, то есть и вечная жизнь, значит, не зря Антониус Блок сражался в Иерусалиме, окропляя кровью врагов священную землю. Значит, не просто так, не по прихоти судьбы погибли его товарищи, и их души сейчас в лучшем мире, в сиянии бога-отца и ангелов небесных. Также это искупает собственную жертву Антониуса Блока. Он предпочёл счастливой семейной жизни крестовый поход, сделавший некогда близких людей чужими друг другу. Попробуйте десять лет не общаться со своими родными — и всё, что вас связывало, чувства, привязанности, общее прошлое, уйдёт в пустоту. Время разрушает всё, как справедливо говорилось в другом экзистенциальном фильме «Необратимость».
Бергман остраняет не только смерть, но и другие страхи человека. Неприглядная реальность в виде высохшего трупа, жертвы чумы, повстречавшегося на дороге рыцарю и его оруженосцу, уравновешивается шутовскими элементами. Художник изображает на стене церкви картины страшного суда, в назидание грешникам, и вот через деревню идёт настоящая процессия кающихся и бичующих себя людей, уверенных в конце мира и ждущих смерти как единственно возможной реальности. Люди боятся заболеть чумой, страшатся дьявола, который чудится им повсюду, трактир полон пьяниц и чревоугодников, а иных распаляет похоть. И тогда понимаешь, что конец света наступил вовсе не с открытием седьмой печати ангелом на небесах, а с нравственным падением человечества. Люди ожесточились и не верят уже ни во что. И в этой связи метафорически воспринимается игра со смертью, где шахматная доска — это арена борьбы между светом и тьмой. Смерть хитра и мечтает обмануть рыцаря. А он изо всех сил жаждет найти основу, опору для своего бытия, дабы примириться с собственной душой и уйти во тьму с чувством исполненного долга. Кажется, что неприглядная реальность не способна предоставить ни единого положительного примера. Ради чего жить в злом и враждебном мире, где, кажется, людьми давно владеют лишь первобытные инстинкты, иррациональный страх, а радость жизни замещается боязнью смерти. Но разве чума и смерть — самое страшное?
Ингмар Бергман, прошедший хорошую театральную школу, свои фильмы строил на платформе античной поэтики, где все трагические перипетии сюжета в итоге приводили к катарсису, очищающего душу зрителя не хуже девичьего источника. Бергман никогда не оставлял зрителя во власти тьмы, а всегда находил свет даже в самых мрачных глубинах. Вот и в «Седьмой печати» отчаяние рыцаря Блока, циничный атеизм его оруженосца, религиозный фанатизм секты хлыстов, жестокость и разврат жителей окружающих деревень противопоставляются семье странствующих актёров, Ёфа, Мии и младенца Микаэля. Они несут свет искренней любви и заботы друг о друге, освещая пространство вокруг себя, так что даже рыцарь, случайно встретивший их на своём пути, и которого пригласили разделить их трапезу, на миг забыл о своей неразрешимой дилемме. Человеческая доброта примирила его с жизнью, мрак рассеялся, а чёрный ворон смерти, затмевавший крылами солнце, улетел прочь.
Вера — это такая мука. Всё равно, что любить того, кто скрыт во мраке и не являет лица, как ни кричи.
Каждый человек когда-нибудь умрёт. Смерть — это та граница, за которой уже нет жизни, во всяком случае, в привычном понимании. И каждый хотя бы раз задумается над тем, а в чём вообще смысл существования человека. Л. Н. Толстой, однажды переживший духовное прозрение, писал в «Исповеди», что пред ним живо открылся абсурд бытия. Человек рождается, что-то достигает в жизни, имеет мечты, планы, а потом умирает. И всё, чего он добился, всё, что составляло основу его личности, поглощает чёрная пасть пустоты.
Ангел смерти представлен Бергманом в стиле эпического театра Бертольда Брехта. Смерть в образе клоуна — что за ерунда? — скажет иной зритель. Но очуждение (термин из поэтики Брехта) на этом и строится: давно известное, надоевшее — сколько, к примеру, изображений смерти в виде скелета — представить с совершенно другой стороны, дабы вызвать у зрителя удивление, любопытство и лишить образ смерти привычных ей коннотаций.
Но непривычный облик смерти важен ещё и по той причине, что для Антониуса Блока встреча со смертью не горе, а радость. И его игра в шахматы с мрачным клоуном — это не попытка обмануть смерть, но лишь отсрочка, дабы хотя бы на краю обрыва постигнуть, зачем живёт человек. Ведь знание не напрасности жизни делает умирание всего лишь естественным завершением земного пути. Если есть бог, то есть и вечная жизнь, значит, не зря Антониус Блок сражался в Иерусалиме, окропляя кровью врагов священную землю. Значит, не просто так, не по прихоти судьбы погибли его товарищи, и их души сейчас в лучшем мире, в сиянии бога-отца и ангелов небесных. Также это искупает собственную жертву Антониуса Блока. Он предпочёл счастливой семейной жизни крестовый поход, сделавший некогда близких людей чужими друг другу. Попробуйте десять лет не общаться со своими родными — и всё, что вас связывало, чувства, привязанности, общее прошлое, уйдёт в пустоту. Время разрушает всё, как справедливо говорилось в другом экзистенциальном фильме «Необратимость».
Бергман остраняет не только смерть, но и другие страхи человека. Неприглядная реальность в виде высохшего трупа, жертвы чумы, повстречавшегося на дороге рыцарю и его оруженосцу, уравновешивается шутовскими элементами. Художник изображает на стене церкви картины страшного суда, в назидание грешникам, и вот через деревню идёт настоящая процессия кающихся и бичующих себя людей, уверенных в конце мира и ждущих смерти как единственно возможной реальности. Люди боятся заболеть чумой, страшатся дьявола, который чудится им повсюду, трактир полон пьяниц и чревоугодников, а иных распаляет похоть. И тогда понимаешь, что конец света наступил вовсе не с открытием седьмой печати ангелом на небесах, а с нравственным падением человечества. Люди ожесточились и не верят уже ни во что. И в этой связи метафорически воспринимается игра со смертью, где шахматная доска — это арена борьбы между светом и тьмой. Смерть хитра и мечтает обмануть рыцаря. А он изо всех сил жаждет найти основу, опору для своего бытия, дабы примириться с собственной душой и уйти во тьму с чувством исполненного долга. Кажется, что неприглядная реальность не способна предоставить ни единого положительного примера. Ради чего жить в злом и враждебном мире, где, кажется, людьми давно владеют лишь первобытные инстинкты, иррациональный страх, а радость жизни замещается боязнью смерти. Но разве чума и смерть — самое страшное?
Ингмар Бергман, прошедший хорошую театральную школу, свои фильмы строил на платформе античной поэтики, где все трагические перипетии сюжета в итоге приводили к катарсису, очищающего душу зрителя не хуже девичьего источника. Бергман никогда не оставлял зрителя во власти тьмы, а всегда находил свет даже в самых мрачных глубинах. Вот и в «Седьмой печати» отчаяние рыцаря Блока, циничный атеизм его оруженосца, религиозный фанатизм секты хлыстов, жестокость и разврат жителей окружающих деревень противопоставляются семье странствующих актёров, Ёфа, Мии и младенца Микаэля. Они несут свет искренней любви и заботы друг о друге, освещая пространство вокруг себя, так что даже рыцарь, случайно встретивший их на своём пути, и которого пригласили разделить их трапезу, на миг забыл о своей неразрешимой дилемме. Человеческая доброта примирила его с жизнью, мрак рассеялся, а чёрный ворон смерти, затмевавший крылами солнце, улетел прочь.
Вера — это такая мука. Всё равно, что любить того, кто скрыт во мраке и не являет лица, как ни кричи.
