— Простите, вы не видели здесь молодого человека? Высокий такой, темненький. Двадцать три ему. Плечистый, в светлой кожанке. Не видели? А может, вам попадался? А вы не видели? Куртка у него светлая… и рюкзак… Да не носит он шапок! Нет? Как жаль… Извините… Простите, здесь такой темненький молодой человек не проходил? Спортивный… Да нет, фигура… Одет в кожанку и джинсы… Извините… А вы… Простите… Скажите, пожалуйста… Чуть хрипловатый, взволнованный женский голос отдалялся, то и дело перебиваемый разноголосым ворчливым бубнежом.
Добавить в моё избранное
50 мин, 35 сек 16261
За стеной гулко, отдаленно раздаются голоса, приближаются.
Вампир резко встает и враз оказывается за спиной парня, ладонями сдавливает ему голову. Хруст — и темнота.
Сцена 6 Космос, звезды, туманности, галактики… Женский плач. В облаке космического мусора и пыли Аслан видит рыдающую девушку. Пытается успокоить. Та рассказывает ему о своей тоске — что не может научить детей своих жить правильно, относиться к ней и друг другу с уважением и т. п.
Во время этого страдальческого повествования оба они оказываются в пустыне, среди песков и камней (кажется, разрушенной статуи или чего-то вроде).
Выслушав великий плач, Аслан спрашивает:
— А кто ты?
— Я — Гея… «Да, трудно быть девушкой гея», — думает он, а вслух обещает помочь ей.
Провозглашает пафосно:
— Я спасу тебя! Я выбрал свое Предназначение!
Вдруг ниоткуда появляется антропоморфный, но практически бестелесный тип с копьем (слишком уж похожим на сувенирный «трофей», который висит в кабинете отца Шурика) и восклицает ядовито:
— Ну что ж… Свобода воли! — и бьет древком копья о землю.
В голове Аслана раздается звон и ехидное, сытое посмеивание отца Шурика, довольного собой.
«Свобода воли блеф!» — вспоминаются слова вампира — и падает темнота.
Сцена 7 Сознание Аслана вновь выныривает из темноты, возвращаясь в «кабинет» в скале. Очевидно, от холодных пальцев вампира, который, нахально ухмыляясь, лапает его за шею. Откуда-то слышится женский плач.
— Парень, ты что такой слабенький?
— Ну извините, я в теле только 23 года, еще не изучил его в совершенстве, — не теряется он, — так зачем ты пригласил меня?
— Не зли меня, созданный богами, не то я полакомлюсь тобой, — вампир с ехидством смотрит на пульсирующую вену на шее собеседника, перестукивая по столу длинными крепкими ногтями.
— Видно, ты еще и туповат.
— А что я могу? Что? Я — обычный человек!
— Ты должен примирить древних с богами! Вражда наша длится миллиарды лет. Но только так, можно умилостивить Вселенский Суд! Снять крест с Земли и вернуть ей былое величие!
— Изничтожить христианство?! — в ужасе прикидывает масштаб проблемы Аслан. Отмахивается от этой бредовой мысли рукой. И еще раз.
Кабинет превращается в амфитеатр белого камня, наполненный зрителями. Сотни голов кивают под аккомпанемент оваций, как будто их разом дергают за ниточки, как марионетки. А в центре стоит вампир, постаревший, с белой бородой, и вещает что-то. Рядом с ним — та самая девушка гея.
Аслан снова машет руками, прогоняя видение.
Плач становится громче, а энтузиаст вампир моложе… и еще моложе, пока совсем не меняется в лице, превращаясь в молодого врача в белой шапочке и марлевой повязке.
— Он очнулся… Смазанное изображение исчезающего из поля зрения врача — и вместо него появляется отец Шурик.
— О каком еще христианстве ты бормотал?! Окстись! Остров ждет, мать его Тамара… Док, я забираю его.
С помощью отца Аслан поднимается с больничной койки и выходит из палаты. Хмурится. Растерянно оглядывается на чей-то плач.
В коридоре на стуле рыдает женщина, а перед ней, глядя в пол и что-то бормоча, — тот самый вампир в смирительной рубашке».
«На доработке не настаиваю, сделаю сам», — добавил в конце письма на всякий случай.
Он торопился, полагая, что продюсер в любой момент может сорваться и исчезнуть из Парижа, из Франции, Европы — вообще из его жизни, и чувствовал, что поймать Зауэра повторно — шансов ноль. А потому, отправив сценаристу набросок, Сенька налил себе кружку крепкого кофе и, собрав волю в кулак, уселся за детализацию.
Старался, как оказалось, не зря: ровно в момент, когда он выходил из печатного салона с еще теплым, буквально свежеиспеченным сценарием, в кармане зазвонил телефон. Эжена назначала встречу. Это ли не знак, что все сложится!
— Моя богиня! Муза! Лечу к вам! — пылко воскликнул он, укладывая в голове названный адрес, и, пообещав быть у ее ног, помчался к цветочному, чтобы встреча уж точно прошла на высоте.
Она ждала его у крыльца, готовая проводить к шефу.
— Спасительница моя! — рухнул Сенька на колено, протягивая ей небольшой, но совсем не дешевый букетик орхидей. Нежно-розовых, как ее изысканный румянец.
И пока та, приняв, тепло благодарила его, ухитрился поцеловать тонкие пальчики.
— Господин Зауэр скоро освободится и примет вас.
— Эжена! Божественная! — взволнованно зашептал он, вставая.
— Можете глянуть одним глазком на сценарий?
— Если только одним.
— Да даже вполглазика! Вы меня невероятно обяжете! — Сенька поспешно протянул ей распечатку.
Девушка улыбнулась, скрывая вздох, и предложила зайти в кафе. Не сидеть же на улице.
— С вами — куда угодно!
