Жил‑был старик со старухой. У старика, у старухи было две дочери. Старик однажды поехал на посад и купил там одной сестре рыбку и другой тоже рыбку. Старшая скушала свою рыбку, а младшая пошла на колодец и говорит: «Матушка рыбка! Скушать ли тебя или нет?» – «Не кушай меня, – говорит рыбка, – а пусти в воду; я тебе пригожусь». Она спустила рыбку в колодец и пошла домой. Старуха очень не любила своей младшей дочери. Она нарядила сестру ее в самолучшее лопотьё и пошла с ней в церковь к обедне, а младшей оставила две меры ржи и велела ей вышестать до прихода из церкви.
Добавить в моё избранное
2 мин, 22 сек 7
Девушка пошла за водой, сидит у колодца и плачет; рыбка выплыла наверх и спрашивает ее: «Об чем ты, красная девица, плачешь?» – «Как же не плакать мне? – отвечает ей красная девица. – Мати нарядила сестру мою в самолучшее лопотьё, ушла с ней к обедне, а меня оставила дома и велела вычистить две меры ржи до прихода своего из церкви!» Рыбка говорит: «Не плачь, ступай наряжайся да поезжай в церковь; будет рожь вычищена!» Она нарядилась, приехала к обедне. Мати не могла ее опознать. Обедня зачала отходить, девушка уезжает домой; мати тоже приходит домой и спрашивает: «Что ты, дура, вычистила ли рожь?» – «Вычистила», – отвечает она. «Что у обедни была за красавица! – говорит мати. – Поп не поет, не читает – все на ей глядит; а ты, дура, взгляни‑ка на себя, в чем в эком ходишь!» – «Хоть не была, да знаю!» – говорит девица. «Где тебе знать?» – сказала ей мати.
На другой раз мати нарядила старшую дочь свою в самолучшее лопотьё, пошла с ей к обедне, а младшей оставила три меры жита и говорит: «Покамест я молюсь богу, ты вышестай жито». Вот она и пошла к обедне, а дочь пошла по воду на колодец; сидит у колодца и плачет. Рыбка выплыла наверх и спрашивает: «О чем, красна девица, плачешь?» – «Как же не плакать, – отвечает ей красна девица, – мати нарядила сестру мою в самолучшее лопотьё, пошла с ей к обедне, а меня оставила дома и велела вычистить три меры жита до прихода своего из церкви». Рыбка говорит: «Не плачь, ступай наряжайся да поезжай за ей в церковь; жито вычистится!»
Она нарядилась, приехала в церковь, стала богу молиться. Поп не поет, не читает – все на ей глядит! Обедня зачала отходить. Был в то время у обедни той стороны царевич; красна девица наша больно ему поглянулась; он захотел узнать: чья этакая? Взял да и бросил ей под башмак смолы. Башмак остался, а она уехала домой. «Чей башмак, – говорит царевич, – ту замуж возьму!» Башмак‑от был весь вышит золотом. Вот и старуха пришла домой. «Что там была за красавица! – говорит она. – Поп не поет, не читает – все на ей смотрит; а ты, дура, посмотри‑ка на себя: что эка за оборванка!»
А в те поры царевич по всем волостям искал девицы, что потеряла башмак; никак он не мог найти, чтоб башмачок был впору. Он пришел к старухе и говорит: «Покажи‑ка ты свою девку, ладен ли будет башмак ей?» – «Дочь моя замарает башмак», – отвечает старуха. Пришла красна девица; царевич примерил ей башмак – башмак ей ладен. Он взял ее замуж; стали они жить да поживать да добра наживать. Я там был, пиво пил, по губам текло, в рот не попало. Дали мне синь кафтан, ворона летит да кричит: «Синь кафтан! Синь кафтан!» Я думаю: «Скинь кафтан!» – взял да и скинул. Дали мне колпак, стали в шею толкать. Дали мне красные башмачки, ворона летит да кричит: «Красные башмачки! Красные башмачки!» Я думаю: «Украл башмачки!» – взял да и бросил.
На другой раз мати нарядила старшую дочь свою в самолучшее лопотьё, пошла с ей к обедне, а младшей оставила три меры жита и говорит: «Покамест я молюсь богу, ты вышестай жито». Вот она и пошла к обедне, а дочь пошла по воду на колодец; сидит у колодца и плачет. Рыбка выплыла наверх и спрашивает: «О чем, красна девица, плачешь?» – «Как же не плакать, – отвечает ей красна девица, – мати нарядила сестру мою в самолучшее лопотьё, пошла с ей к обедне, а меня оставила дома и велела вычистить три меры жита до прихода своего из церкви». Рыбка говорит: «Не плачь, ступай наряжайся да поезжай за ей в церковь; жито вычистится!»
Она нарядилась, приехала в церковь, стала богу молиться. Поп не поет, не читает – все на ей глядит! Обедня зачала отходить. Был в то время у обедни той стороны царевич; красна девица наша больно ему поглянулась; он захотел узнать: чья этакая? Взял да и бросил ей под башмак смолы. Башмак остался, а она уехала домой. «Чей башмак, – говорит царевич, – ту замуж возьму!» Башмак‑от был весь вышит золотом. Вот и старуха пришла домой. «Что там была за красавица! – говорит она. – Поп не поет, не читает – все на ей смотрит; а ты, дура, посмотри‑ка на себя: что эка за оборванка!»
А в те поры царевич по всем волостям искал девицы, что потеряла башмак; никак он не мог найти, чтоб башмачок был впору. Он пришел к старухе и говорит: «Покажи‑ка ты свою девку, ладен ли будет башмак ей?» – «Дочь моя замарает башмак», – отвечает старуха. Пришла красна девица; царевич примерил ей башмак – башмак ей ладен. Он взял ее замуж; стали они жить да поживать да добра наживать. Я там был, пиво пил, по губам текло, в рот не попало. Дали мне синь кафтан, ворона летит да кричит: «Синь кафтан! Синь кафтан!» Я думаю: «Скинь кафтан!» – взял да и скинул. Дали мне колпак, стали в шею толкать. Дали мне красные башмачки, ворона летит да кричит: «Красные башмачки! Красные башмачки!» Я думаю: «Украл башмачки!» – взял да и бросил.
