Тошно молодой жене с старым мужем, тошно и старику с молодой женой! В одно ушко влезет, в другое вылезет, замаячит – в глазах одурачит, из воды суха выйдет: и видишь и знаешь, да ни в чем ее не поймаешь!
Добавить в моё избранное
2 мин, 24 сек 8
Одному доброму старичку досталась молодая жена – плутоватая баба. Он ей слово в науку, она ему в ответ: «Нет тебе, старый лежебок, ни пить, ни есть, ни белой рубахи надеть!» А не стерпишь – слово вымолвишь: дело старое! Вот и придумал он жену выучить. Сходил в лес, принес вязанку дров и сказывает: «Диво дивное на свете деется: в лесу старый дуб все мне, что было, сказал и что будет – угадал!» – «Ох, и я побегу! Ведь ты знаешь, старик: у нас куры мрут, у нас скот не стоит… Пойду побалакать; авось скажет что». – «Ну, иди скорей, пока дуб говорит; а когда замолчит, слова не допросишься». Пока жена собиралась, старик зашел вперед, влез в дубовое дупло и поджидает ее.
Пришла баба, перед дубом повалилася, замолилася, завыла: «Дуб дубовистый, дедушка речистый, как мне быть? Не хочу старого любить, хочу мужа ослепить; научи, чем полечить?» А дуб в ответ: «Незачем лечить, зелья попусту губить, начни масленей кормить. Сжарь курочку под сметанкою, не скупись: пусть он ест – сама за стол не садись. Свари кашу молочную, да больше маслом полей; пущай ест – не жалей! Напеки блинцов; попроси, поклонись, чтоб их в масло макал да побольше съедал – и сделается твой старик слепее кур слепых».
Пришла жена домой, муж на печке кряхтит. «Эх ты, старенький мой, ай опять что болит, ай опять захирел? Хочешь: курочку убью, аль блинцов напеку, кашку маслом полью? Хочешь – что ль?» – «Съел бы, а где взять?» – «Не твоя печаль! Хоть ты и журишь меня, а все тебя жалко!.. На, старинушка, ешь, кушай, пей – не жалей!» – «Садись и ты со мною». – «Э, нет, зачем? Мне б только тебя напитать! Сама я там‑сям перекушу – и сыта. Ешь, голубчик, помасляней ешь!» – «Ох, постой, жена! Дай водицы хлебнуть». – «Да вода на столе». – «Где на столе? Я не вижу». – «Перед тобою стоит!» – «Да где же? Что‑то в глазах темно стало». – «Ну, полезай на печку». – «Укажи‑ка, где печь? Я и печь не найду». – «Вот она, полезай скорее». Старик сбирается головой в печь лезть. «Да что с тобой? Ослеп, что ли?» – «Ох, согрешил я, жена! Сладко съел, вот божий день и потемнел для меня. Ох‑хо!» – «Экое горе! Ну, лежи пока; я пойду, кое‑что принесу».
Побежала, полетела, собрала гостей, и пошел пир горой. Пили‑пили, вина не хватило; побежала баба за вином. Старик видит, что жены нету, а гости напитались и носы повесили; слез с печи, давай крестить – кого в лоб, кого в горб; всех перебил и заткнул им в рот по блину, будто сами подавилися; после влез на печь и лег отдыхать. Пришла жена, глянула – так и обмерла: все други, все приятели как боровы лежат, в зубах блины торчат; что делать, куда покойников девать? Зареклася баба гостей собирать, зареклася старика покидать. На ту пору шел мимо дурак. «Батюшка, такой‑сякой! – кричит баба. – На тебе золотой, душу с телом пусти, беду с нас скости!» Дурак деньги взял и потащил покойников: кого в прорубь всадил, кого грязью прикрыл и концы схоронил.
Пришла баба, перед дубом повалилася, замолилася, завыла: «Дуб дубовистый, дедушка речистый, как мне быть? Не хочу старого любить, хочу мужа ослепить; научи, чем полечить?» А дуб в ответ: «Незачем лечить, зелья попусту губить, начни масленей кормить. Сжарь курочку под сметанкою, не скупись: пусть он ест – сама за стол не садись. Свари кашу молочную, да больше маслом полей; пущай ест – не жалей! Напеки блинцов; попроси, поклонись, чтоб их в масло макал да побольше съедал – и сделается твой старик слепее кур слепых».
Пришла жена домой, муж на печке кряхтит. «Эх ты, старенький мой, ай опять что болит, ай опять захирел? Хочешь: курочку убью, аль блинцов напеку, кашку маслом полью? Хочешь – что ль?» – «Съел бы, а где взять?» – «Не твоя печаль! Хоть ты и журишь меня, а все тебя жалко!.. На, старинушка, ешь, кушай, пей – не жалей!» – «Садись и ты со мною». – «Э, нет, зачем? Мне б только тебя напитать! Сама я там‑сям перекушу – и сыта. Ешь, голубчик, помасляней ешь!» – «Ох, постой, жена! Дай водицы хлебнуть». – «Да вода на столе». – «Где на столе? Я не вижу». – «Перед тобою стоит!» – «Да где же? Что‑то в глазах темно стало». – «Ну, полезай на печку». – «Укажи‑ка, где печь? Я и печь не найду». – «Вот она, полезай скорее». Старик сбирается головой в печь лезть. «Да что с тобой? Ослеп, что ли?» – «Ох, согрешил я, жена! Сладко съел, вот божий день и потемнел для меня. Ох‑хо!» – «Экое горе! Ну, лежи пока; я пойду, кое‑что принесу».
Побежала, полетела, собрала гостей, и пошел пир горой. Пили‑пили, вина не хватило; побежала баба за вином. Старик видит, что жены нету, а гости напитались и носы повесили; слез с печи, давай крестить – кого в лоб, кого в горб; всех перебил и заткнул им в рот по блину, будто сами подавилися; после влез на печь и лег отдыхать. Пришла жена, глянула – так и обмерла: все други, все приятели как боровы лежат, в зубах блины торчат; что делать, куда покойников девать? Зареклася баба гостей собирать, зареклася старика покидать. На ту пору шел мимо дурак. «Батюшка, такой‑сякой! – кричит баба. – На тебе золотой, душу с телом пусти, беду с нас скости!» Дурак деньги взял и потащил покойников: кого в прорубь всадил, кого грязью прикрыл и концы схоронил.
