Мишу называли хулиганом и негодяем. Мама закатывала глаза, когда ей снова приводили (или приволакивали за ухо) Мишу, выловленного где-нибудь, скажем, в соседском дворе, ворующем яблоки, или тыкающим кота в бок, или гоняющим камнями сойку с подбитым крылом. Потом Миша соорудил себе рогатку — и соседи взвыли…
Добавить в моё избранное
2 мин, 51 сек 11090
А потом мама умерла — вдруг, так быстро и скоропостижно, что Миша даже ничего не понял толком, когда его забирал явившийся из ниоткуда папа.
Миша всегда думал, что отец у него — капитан дальнего плавания, погибший в неравном бою с десятью тыщщами аборигенов. Ну или обезьян. Или даже китайцев — мамины версии разнились от раза к разу, а Миша и не возражал.
Он романтично вздыхал, надеясь, что отец отобьется-таки и вернется к маме и Мише.
А тут вдруг — вернулся, и оказался совсем не красивым, высоким капитаном дальнего плавания, а сутуленьким дядькой, старым-престарым для семилетнего Миши. Горбатым, страшненьким, и глаз дергался.
Зато Миша сразу распознал и происхождение своего выдающегося носа, и причину, по которой мама только пару раз играла с ним в «кнопочки». Свой-то носик у нее был как пуговка… Не разобравшийся, куда уехала мама, Миша принялся осваивать новые территории. Папка — какой уж тут «отец», папка это — сидел часами над какими-то расчетами, надолго уходил, и почти не говорил с рухнувшим на голову сыном. Миша открыл для себя дверной звонок, до которого дотягивался, вытянувшись в струнку — в деревне звонков не было. и нужно было колотить изо всех сил, чтобы открыли, если калитка была далеко от дома.
Очень смешно оказалось медленно подкрадываться к двери, в прыжке давить — ДЗЫЫЫНЬ! — и улепетывать со всех ног, а потом — затаиться, слушая рассерженную ругань старой бабы Глаши, не такой старой тетки Анфисы или возмущенный бас дядьГены.
Миша обожал звонки, и пока его здесь — в отличие от деревенских — еще не ловили.
Во всех квартирах отзывались злобными воплями, кроме одной — напротив папкиной. Вот там никогда и никто не подходил к двери, как бы Миша не трезвонил, а потом прислушивался. В этом доме было по две квартиры на этаж, и разок он дотрезвонился до того, что снизу пришел ругаться дядьГена. Миша быстро отвертелся, что мол перепутал, где его квартира, и очень надеялся, что дядьГена ничего не заподозрил. И тогда-то за спиной и щелкнуло немного. Тихонько так.
Миша отчаянным усилием отправил дядьГену домой, а сам, для вида постукав к себе в дверь — папка все равно ничего не видит и не слышит за своими бумажонками — тихонько приник к двери.
Оттуда скреблись. Слабенько так. Неотчетливо. Несильно. Как будто ребенок царапал. Миша от восторга вспискнул, подавившись радостным криком, и прижался к замочной скважине, всегда закрытой изнутри чем-то черным.
— Ты кто?
— Миша? — из-за двери раздался мамин голос, — Миша, это ты?
Миша так давно ее не слышал! Целую вечность от первых оттепелей до желтых листьев и угрозы школой!
— Мама? Ты приехала? Ты приехала за мной? — Миша замер, боясь, что больше не будет волшебного тихого голоса.
— Я приехала. Я приехала за тобой. Заходи, — из-за двери неясно хихикнули.
— А как? Открой дверь! Мама! — Миша попытался расковырять замок и не придумал, как, — мама! Мама, не уходи!
Снизу снова пришел дядьГена. и на этот раз отвертеться не получилось — взял за ухо и доставил прямо к папке, сурово отругав за шум, когда у него ребенок только уснул.
— Я маму слышал, — проныл тихонько Миша, когда страшный дядьГенин бас утих.
— Откуда? — вот теперь кажется великан-дядьГена(вот уж кому быть капитаном дальнего плавания для мамы!) — немного затревожился, — из-за двери что ли? Витька, ты чего молчишь?
Он возмущенно дернул папку за плечо, злой, что папка не поворачивается, игнорирует его и Мишу — и шарахнулся назад.
Миша запищал от боли и страха, потому что папки не было, было что-то серое, страшное, с бельмами и ужасными зубами.
— А я уже открыл, — улыбнулся папка полным кусищ ртом, — я уже открыл. Она уже здесь!
Миша всегда думал, что отец у него — капитан дальнего плавания, погибший в неравном бою с десятью тыщщами аборигенов. Ну или обезьян. Или даже китайцев — мамины версии разнились от раза к разу, а Миша и не возражал.
Он романтично вздыхал, надеясь, что отец отобьется-таки и вернется к маме и Мише.
А тут вдруг — вернулся, и оказался совсем не красивым, высоким капитаном дальнего плавания, а сутуленьким дядькой, старым-престарым для семилетнего Миши. Горбатым, страшненьким, и глаз дергался.
Зато Миша сразу распознал и происхождение своего выдающегося носа, и причину, по которой мама только пару раз играла с ним в «кнопочки». Свой-то носик у нее был как пуговка… Не разобравшийся, куда уехала мама, Миша принялся осваивать новые территории. Папка — какой уж тут «отец», папка это — сидел часами над какими-то расчетами, надолго уходил, и почти не говорил с рухнувшим на голову сыном. Миша открыл для себя дверной звонок, до которого дотягивался, вытянувшись в струнку — в деревне звонков не было. и нужно было колотить изо всех сил, чтобы открыли, если калитка была далеко от дома.
Очень смешно оказалось медленно подкрадываться к двери, в прыжке давить — ДЗЫЫЫНЬ! — и улепетывать со всех ног, а потом — затаиться, слушая рассерженную ругань старой бабы Глаши, не такой старой тетки Анфисы или возмущенный бас дядьГены.
Миша обожал звонки, и пока его здесь — в отличие от деревенских — еще не ловили.
Во всех квартирах отзывались злобными воплями, кроме одной — напротив папкиной. Вот там никогда и никто не подходил к двери, как бы Миша не трезвонил, а потом прислушивался. В этом доме было по две квартиры на этаж, и разок он дотрезвонился до того, что снизу пришел ругаться дядьГена. Миша быстро отвертелся, что мол перепутал, где его квартира, и очень надеялся, что дядьГена ничего не заподозрил. И тогда-то за спиной и щелкнуло немного. Тихонько так.
Миша отчаянным усилием отправил дядьГену домой, а сам, для вида постукав к себе в дверь — папка все равно ничего не видит и не слышит за своими бумажонками — тихонько приник к двери.
Оттуда скреблись. Слабенько так. Неотчетливо. Несильно. Как будто ребенок царапал. Миша от восторга вспискнул, подавившись радостным криком, и прижался к замочной скважине, всегда закрытой изнутри чем-то черным.
— Ты кто?
— Миша? — из-за двери раздался мамин голос, — Миша, это ты?
Миша так давно ее не слышал! Целую вечность от первых оттепелей до желтых листьев и угрозы школой!
— Мама? Ты приехала? Ты приехала за мной? — Миша замер, боясь, что больше не будет волшебного тихого голоса.
— Я приехала. Я приехала за тобой. Заходи, — из-за двери неясно хихикнули.
— А как? Открой дверь! Мама! — Миша попытался расковырять замок и не придумал, как, — мама! Мама, не уходи!
Снизу снова пришел дядьГена. и на этот раз отвертеться не получилось — взял за ухо и доставил прямо к папке, сурово отругав за шум, когда у него ребенок только уснул.
— Я маму слышал, — проныл тихонько Миша, когда страшный дядьГенин бас утих.
— Откуда? — вот теперь кажется великан-дядьГена(вот уж кому быть капитаном дальнего плавания для мамы!) — немного затревожился, — из-за двери что ли? Витька, ты чего молчишь?
Он возмущенно дернул папку за плечо, злой, что папка не поворачивается, игнорирует его и Мишу — и шарахнулся назад.
Миша запищал от боли и страха, потому что папки не было, было что-то серое, страшное, с бельмами и ужасными зубами.
— А я уже открыл, — улыбнулся папка полным кусищ ртом, — я уже открыл. Она уже здесь!
