Гончар

Остальные врачи обычно сразу же начинали давать мне какие-то советы, рекомендации, руководства к действию.

Однако когда я вышел на улицу, я обнаружил что что-то изменилось. Прошло всего полтора часа, ещё даже не успело стемнеть, и погода тоже не поменялась — была такая же осень. Но за это время мир стал другим.

Он стал красивым.

Листья на деревьях и земле — яркие, разноцветные. Дома вокруг — все похожие, но немного разные. Люди — люди не отвратительные. Обычные люди. Мимо меня вот даже прошла очень симпатичная девушка. Как минимум её ноги явно имело полное право быть выставленными в Парижской Палате Мер и Весов.

Я оставил машину и пошёл домой пешком. Город вокруг меня был мне совершенно не знаком. Тот город, в котором я родился и жил все эти годы, был сер, грязен и хмур, этот же — ярок, свеж и прекрасен.

Возможно, чуть позже, стоя на мосту через реку и глядя на воду, сливающуюся вдали с практически таким же ультрамариновым небом, я даже воскликнул вслух, распугав прохожих:

— Как же красиво!

Наши встречи с доктором стали регулярными.

По прошествии нескольких лет я уже особо не помню, о чём мы говорили, над чем работали.

Главное, что был результат. С каждой встречей, с каждой неделей мне становилось лучше. Как будто с моей груди свалились свинцовые цепи и я начал постепенно вспоминать, как это прекрасно и вкусно — дышать полной грудью.

У меня появились силы, энергия. Ко мне вернулось желание жить. Я стал вновь выходить из дома, начал видеться с друзьями.

Наши встречи с доктором проходили всё в той же манере. Я говорил, он, в основном, молчал. Сидел в кресле, потом вставал и шёл лепить.

Вскоре обнаружилось, что мой доктор талантлив не только в психотерапии: за тот год, который мы с ним встречались, он, на мой непрофессиональный взгляд, значительно развил своё мастерство лепки.

Я наблюдал постепенно, встреча за встречей, как меняются фигурки на подоконнике.

Из каких-то невнятных серых глыб они превращались, очевидно, в то, что автор задумывал изначально — какие-то звери, пастушки и так далее. Сначала его работы выглядели неуверенно, слабо, по-детски. Но с каждой неделей они становились всё лучше и лучше. В тот вечер, когда доктор сообщил мне, что он считает, что постоянная терапия мне больше не нужна, я обратил внимание, что на окне досыхает очередная партия глиняных статуэток.

Они не имели ничего общего с тем, что я видел на нашей первой встрече. Это были яркие, красочные фигуры, сделанные с профессионализмом и любовью — хоть сейчас в какой-нибудь музей Гжельской игрушки.

Я даже не выдержал и выразил доктору своё восхищение, но он лишь вновь только что-то неразборчиво буркнул.

Прошло два года. Моя болезнь не возвращалась.

Конечно, иногда мне бывало грустно, бывало тоскливо, но разве можно было сравнить эти чувства, слабые и временные, с тем потоком чёрной безысходности, в котором я ещё не так давно беспомощно барахтался, не в силах выплыть.

Был поздний вечер. Мы с Лизой, моей невестой, сидели на кухне и допивали вино. У нас был двойной праздник — мы отмечали как годовщину нашей первой встречи, так и поданное этим днём заявление в ЗАГС.

Неожиданно Лиза смущенно заёрзала ножкой бокала по скатерти и, не поднимая глаз, обратилась ко мне:

— Знаешь, наверное, это нужно было сказать раньше. Но я не решалась.

— Она помолчала, продолжила.

— Ты должен знать, я думаю. Несколько лет назад у меня… были проблемы… в общем, я достаточно долго ходила к психотерапевту. Но, ты же не будешь думать, что я ненормальная, да? — Испуганно спросила она.

Я облегчённо рассмеялся. Меня напрягла фраза «нужно было сказать раньше»: в моём воображении кавалькадой пронеслись скрытые мужья, операции по смене пола и прочие вещи, ставящие под угрозу наш будущий брак. Обняв Лизу, я объяснил ей, что в том, что она рассказала, нет совершенно никакого ужаса, и что я сам, примерно в тоже время, получал психотерапевтическую помощь. А через пару минут неожиданно выяснилось, что мы даже ходили к одному и тому же доктору.

— Ну, за чудесные совпадения в нашей жизни! — Я звонко стукнул своим бокалом по Лизиному.

— Скажи, тебя тоже удивляли его поделки из глины?

Лиза отставила бокал, непонимающе уставилась на меня:

— Какие поделки?

Я удивился:

— Ну, в зале, где он ведёт приём. Огромный стол, с гончарным кругом, и разные фигурки на окне. Он ещё обычно лепил во время работы.

Лизин голос прозвучал тихо и испуганно:

— Зал был, стол был. Но никакой глины, никаких статуэток! Я как раз хотела тебя спросить: как ты реагировал на его музицирования? Он постоянно играл на кларнете во время наших встреч, а стол был завален нотами и частями каких-то инструментов. На подоконнике он держал открытую нотную тетрадь и во время игры периодически подбегал к ней и что-то записывал.