Панкратов проснулся в пять утра. И это было еще милостью Божьей, потому что после хорошей попойки он просыпался через час-два после отключки. Савелий открыл глаза, но не сразу узнал потолок спальни. Рядом кто-то лежал.
Добавить в моё избранное
8 мин, 2 сек 15847
Лишь бы не мужик! — подумал Панкратов и протянул руку. Она нащупала упругую пышущую здоровьем женскую грудь. Ах, да, это девушка по вызову. А где другие?
Панкратов вспомнил, что он заплатил сразу за троих и за сутки. Сутенер был жадным, но Савелий не скупился. Ему было все равно, сколько отдать… Когда мысль затронула тему денег, все его существо прошило молнией знание истинной причины и вчерашней попойки, и швыряния тысячерублевок оркестру, официантам и стриптезерше. Коньяк, шампанское, водка, виски, изысканные вина — от всего этого ломился стол, к которому подсаживалась уйма людей. Кажется, на его пирушку сбежался весь город, точнее та его часть, которая была охоча до хорошей выпивки и закуски.
Вчера был предпоследний день его, Савелия Панкратова, жизни. А сегодня, значит, последний. Откуда он знал это?
Оттуда! Два дня назад Савелий пробирался на машине по известному рынку, где крутились ежедневно миллионы рублей. Стихийный в свое время торговый центр занимал достаточно большую площадь между станцией метро, площадкой завода подшипников, мостом через железнодорожные пути. В субботние и выходные дни здесь нельзя было пройти на своих двоих: толчея была еще та. А ведь был четверг, не столь суетливый и не богатый на происшествия, как в такие суматошные дни. По дороге в центральный офис рынка, сразу же после первых рядов, и появилась женщина вся в лохмотьях, с пирожком в руке. Она подскочила, когда BMW Панкратова резко остановилась перед ней. От неожиданности старуха поскользнулась и закатилась под колеса.
Савелий выскочил из машины, подбежал еще один продавец-кавказец, и они вдвоем вытянули женщину за руки, поставили ее на ноги. Но та снова полезла под машину, причитая:
— Там у меня остался мой пирожок! Мой пирожок! Пирожок!
Ее снова подняли.
Савелий вытащил тысячерублевую зеленую купюру из нагрудного кармана своего шикарного пиджака:
— На, старая, возьми сотню таких пирожков!
— Это я старая? — возмутилась женщина, она скинула с головы рваный платок и все увидели, что цыганке не так уж и много лет. Так, на вид, около сорока, а если умыть, причесать, да навести макияж, то и на тридцать потянет.
— Посмотрим, насколько ты близок к вечной старости!
Она взяла руку Савелия и стала разглядывать ладонь. Мотор машины тихо урчал, словно ручной пес, безумно любящий своего хозяина.
— Ну, что красавец, — сказала с какой-то грустной полуусмешкой, — жить тебе осталось ничего.
— Как это, ничего? Сдохну сейчас что ли?
— Да нет, это произойдет послезавтра.
— Что-что? Ты не в отделе кадров у Бога работаешь?
Собравшиеся одобрительно заржали. Здесь же нарисовался охранник, он же сборщик дани. Его так и прозвали Гони. Он вплотную подошел к цыганке, схватил ее за подбородок:
— Что-то я не знаю тебя. Ты барона Михася?
— Я Смерть, — тихо ответила женщина, — ты чувствуешь, как у тебя рука коченеет?
И, действительно, охранник с ужасом посмотрел на свою руку, которая стала похожей на сильно замороженную щуку. И когда он попытался разжать ладонь, чтобы освободить подбородок неизвестной, рука просто вывалилась из его плеча со странным стуком, упала, словно железяка.
Все отпрянули от цыганки, которая неторопливо пошла в ближайший ряд, завернула за контейнер и пропала, потому что мальчишка, сын одной из продавщиц, бросился вслед за ней, но увидел ряд совершенно пустым.
Охранник Гони медленно оседал, впадая в глубокий обморок. Он упал, но не спешили поднять его — все смотрели на отделившуюся руку, которая забирала у продавцов деньги. Зато над рынком пронесся вихрь, поднимая тучи пыли, брошенные коробки, целлофановые пакеты и всякую рвань. Люди прижались к открытым контейнерам.
Продавец-кавказец, принимавший во всем близкое участие, поднял руку охранника, но тут же бросил ее снова, дуя себе на пальцы, словно только что схватил раскаленную докрасна сковороду.
— Вай-вай! — крикнул он, с ужасом разглядывая пальцы, — кто бросал эту руку?
В его сознании крутилось слово шайтан.
— Что сказал этот женщин? — переспросил он Савелия.
Но Панкратов молчал, потому ему вдруг стало ясно, что вся эта сцена могла быть устроена только существом, назвавшимся Смертью. А вид Гони в обморочном состоянии никого не удивил, потому что все решили, что он инвалид чеченской войны, а руку схватила голодная собака, рванувшая с добычей так быстро, что о погоне никто и не подумал.
Савелий поспешил сесть в машину, проклиная пыль. Он долго сидел, спрашивая себя, зачем он приехал сюда? Братан, задолжавший ему два миллиона, стал ему совершенно неинтересен. Савелий мысленно пожелал ему подавиться долгом, а сам, не спеша, развернул машину. Он ехал как в тумане, видел, как на него мчался старый ЗИЛ, собранный и пущенный в движение неизвестно из какого пункта вторчермета, но в последний момент свернул.
Панкратов вспомнил, что он заплатил сразу за троих и за сутки. Сутенер был жадным, но Савелий не скупился. Ему было все равно, сколько отдать… Когда мысль затронула тему денег, все его существо прошило молнией знание истинной причины и вчерашней попойки, и швыряния тысячерублевок оркестру, официантам и стриптезерше. Коньяк, шампанское, водка, виски, изысканные вина — от всего этого ломился стол, к которому подсаживалась уйма людей. Кажется, на его пирушку сбежался весь город, точнее та его часть, которая была охоча до хорошей выпивки и закуски.
Вчера был предпоследний день его, Савелия Панкратова, жизни. А сегодня, значит, последний. Откуда он знал это?
Оттуда! Два дня назад Савелий пробирался на машине по известному рынку, где крутились ежедневно миллионы рублей. Стихийный в свое время торговый центр занимал достаточно большую площадь между станцией метро, площадкой завода подшипников, мостом через железнодорожные пути. В субботние и выходные дни здесь нельзя было пройти на своих двоих: толчея была еще та. А ведь был четверг, не столь суетливый и не богатый на происшествия, как в такие суматошные дни. По дороге в центральный офис рынка, сразу же после первых рядов, и появилась женщина вся в лохмотьях, с пирожком в руке. Она подскочила, когда BMW Панкратова резко остановилась перед ней. От неожиданности старуха поскользнулась и закатилась под колеса.
Савелий выскочил из машины, подбежал еще один продавец-кавказец, и они вдвоем вытянули женщину за руки, поставили ее на ноги. Но та снова полезла под машину, причитая:
— Там у меня остался мой пирожок! Мой пирожок! Пирожок!
Ее снова подняли.
Савелий вытащил тысячерублевую зеленую купюру из нагрудного кармана своего шикарного пиджака:
— На, старая, возьми сотню таких пирожков!
— Это я старая? — возмутилась женщина, она скинула с головы рваный платок и все увидели, что цыганке не так уж и много лет. Так, на вид, около сорока, а если умыть, причесать, да навести макияж, то и на тридцать потянет.
— Посмотрим, насколько ты близок к вечной старости!
Она взяла руку Савелия и стала разглядывать ладонь. Мотор машины тихо урчал, словно ручной пес, безумно любящий своего хозяина.
— Ну, что красавец, — сказала с какой-то грустной полуусмешкой, — жить тебе осталось ничего.
— Как это, ничего? Сдохну сейчас что ли?
— Да нет, это произойдет послезавтра.
— Что-что? Ты не в отделе кадров у Бога работаешь?
Собравшиеся одобрительно заржали. Здесь же нарисовался охранник, он же сборщик дани. Его так и прозвали Гони. Он вплотную подошел к цыганке, схватил ее за подбородок:
— Что-то я не знаю тебя. Ты барона Михася?
— Я Смерть, — тихо ответила женщина, — ты чувствуешь, как у тебя рука коченеет?
И, действительно, охранник с ужасом посмотрел на свою руку, которая стала похожей на сильно замороженную щуку. И когда он попытался разжать ладонь, чтобы освободить подбородок неизвестной, рука просто вывалилась из его плеча со странным стуком, упала, словно железяка.
Все отпрянули от цыганки, которая неторопливо пошла в ближайший ряд, завернула за контейнер и пропала, потому что мальчишка, сын одной из продавщиц, бросился вслед за ней, но увидел ряд совершенно пустым.
Охранник Гони медленно оседал, впадая в глубокий обморок. Он упал, но не спешили поднять его — все смотрели на отделившуюся руку, которая забирала у продавцов деньги. Зато над рынком пронесся вихрь, поднимая тучи пыли, брошенные коробки, целлофановые пакеты и всякую рвань. Люди прижались к открытым контейнерам.
Продавец-кавказец, принимавший во всем близкое участие, поднял руку охранника, но тут же бросил ее снова, дуя себе на пальцы, словно только что схватил раскаленную докрасна сковороду.
— Вай-вай! — крикнул он, с ужасом разглядывая пальцы, — кто бросал эту руку?
В его сознании крутилось слово шайтан.
— Что сказал этот женщин? — переспросил он Савелия.
Но Панкратов молчал, потому ему вдруг стало ясно, что вся эта сцена могла быть устроена только существом, назвавшимся Смертью. А вид Гони в обморочном состоянии никого не удивил, потому что все решили, что он инвалид чеченской войны, а руку схватила голодная собака, рванувшая с добычей так быстро, что о погоне никто и не подумал.
Савелий поспешил сесть в машину, проклиная пыль. Он долго сидел, спрашивая себя, зачем он приехал сюда? Братан, задолжавший ему два миллиона, стал ему совершенно неинтересен. Савелий мысленно пожелал ему подавиться долгом, а сам, не спеша, развернул машину. Он ехал как в тумане, видел, как на него мчался старый ЗИЛ, собранный и пущенный в движение неизвестно из какого пункта вторчермета, но в последний момент свернул.
Страница
1 из 3
1 из 3
