Добавить в моё избранное
10 мин, 21 сек 15001
А я — в институт. У меня шли экзамены, успешная сдача которых означала для меня второй курс. Мы договорились вернуться обратно электричкой в 17.40.
И, действительно, на платформе меня ждали. Да, я уже была второкурсницей. Но ждал меня только один Стас.
— У Василия тетка заболела. Он остался сторожить ее квартиру, — пояснил мне он.
Теперь мы сидели рядом на скамейке. Я у окна. В вагоне набилось много народа. Напротив сидел старичок, рядом мужчина помоложе на вид, но он сопел, как два древних паровоза. С краю — полная женщина с двумя корзинами. Весь вагон говорил. Если отстраниться, то можно попытаться различить голоса всех тембров. Но говорили все люди, обладающие желанием высказаться. Но все сливается в сплошной гул пчелиного улья.
— Ты видела «Дневной дозор»?
Мы уже перешли на «ты». Точнее, он, Стас.
— Видела.
— А «Ночной»?
— Обрывками. У меня был день рождения, и мы смотрели с моими друзьями. В кампании всегда смотришь невнимательно… — Хочешь посмотреть внимательно?
— Нет, — ответила я. А сама подумала, разве можно со Стасом будет смотреть диск внимательно?
— Ты не думай, что я ищу момент, чтобы остаться вдвоем, — сказал глухо Стас.
— Я люблю гулять. Одна, в поле, или в лесу.
— Но затем ответила на его предположение.
— Я могу и фильм смотреть вдвоем. И гулять вдвоем не откажусь… Я замолчала. Стас тоже молчал. И я сказала:
— Я могу дружить с тобой… Вот так, расставила все по своим местам. Мой отец военный. Он смеялся над фильмом «Чапаев», когда там в ход шли картофелины. Словно фильм о Чарли Чаплине. «Ну, не может быть такого! Чапай в шахматы не играл, — говорил отец.
— В шахматы и в шашки на поддавки играли другие»… Я не понимала его слов. Но отца всегда уважала… И снова видение.
«Я никогда не думал, что могут быть такие девчонки, как ты».
Стас мне казался очень высоким, а я сидела на диване. Он стоял напротив меня с бутылкой минералки в руке, наливая мне в бокал.
«Почему ты об этом заговорил?» Вода была холодной. В этой квартире мы жили совсем недавно. Я была на третьем курсе. Стас выкупил квартиру на деньги, подаренные его родителями. Они жили в Германии. И вся мебель, включая и диван, на котором я сидела, были новыми. Пахло новым материалом, которым диван был обтянут. Пахло стенами, точнее краской, нанесенной на специальные обои. Пахло деревом новых дверей. Я, глядя в открытую дверь небольшой комнаты через широкий коридор, хотела, что бы там была детская комната. И, казалась, увидела небольшую кровать-качалку.
«Мы с тобой живем три месяца, — сказал Стас, — но каждый раз я поражаюсь, как ты хорошо сохранила себя для меня! У меня были до тебя девчонки. Они сдавались сразу. Они тянулись к бокалам с пивом, они тушили окурки, и все время смеялись, но как-то не искренне, что ли… Ты другая! Я бы не хотел иной! И не хочу!» Пролетело Увалово. О чем еще мы говорили в этой электричке? Мы шли друг к другу с двух берегов бурной горной речки, по камням. Ногам должно быть холодно от ледяной воды, но, казалось, что мы шли по кипятку. И от слов, и от взглядов кровь вскипала.
Был ли он «правильным» парнем? Я не знала. О «правильных» парнях все время говорила бабушка. Она еще говорила, что если «правильный» парень, то будет и «правильная» жизнь. И Стас смотрел на меня очень правильно, я чувствовала это, потому что он как бы нырял мне в глаза, и купался в их бесконечном море… Ну, что я могла предположить, как женщина, которой еще не была в физическом смысле, но чувствовала, что мне надо думать о чем-то далеком-далеком? И мне уже сейчас надо было его оберегать. От чего? Непонятное ощущение, но оно было от устоявшейся женщины и знающей, как дальше строить свою жизнь. Я почти осязала, выросшие из моих лопаток крылья, и они уже были простерты над Стасом. Они образовывали какую-то огромную ярангу. Почему такой далекий Север? Не знаю, меня бесполезно было спрашивать об этом. Это не мое, а наше, женское!
После Креплевки народ вышел. Стало свободно. Но мы и не подумали отодвигаться друг от друга.
— Я из поволжских немцев, — вдруг объявил Стас.
— Мы жили в Саратовской области, а затем переехали сюда.
Подмосковье проносилось, раскрывая все свои тайны бытия. Так, косо, походя, если замечать детали. И уже не совсем деревенская жизнь, но и до комфорта москвичей еще далеко. Видно, что когда-нибудь столица поглотит и эти места, прибавив к сети подземки новые линии с чисто сельскими, а может быть, если вдуматься, очень историческими именами станций метро. Креплевка, Курдяевка, Томановка… Последняя только что пролетела… Мат обрушился на нас так, словно мы проходили по узким улочкам какого-нибудь восточного городка, а сверху вылили ведро помоев. Этот мат занял наше купе электрички — пространство между двумя скамейками. Его заполнили пять парней, который тотчас же обрыскали взглядами и меня, и Стаса.
И, действительно, на платформе меня ждали. Да, я уже была второкурсницей. Но ждал меня только один Стас.
— У Василия тетка заболела. Он остался сторожить ее квартиру, — пояснил мне он.
Теперь мы сидели рядом на скамейке. Я у окна. В вагоне набилось много народа. Напротив сидел старичок, рядом мужчина помоложе на вид, но он сопел, как два древних паровоза. С краю — полная женщина с двумя корзинами. Весь вагон говорил. Если отстраниться, то можно попытаться различить голоса всех тембров. Но говорили все люди, обладающие желанием высказаться. Но все сливается в сплошной гул пчелиного улья.
— Ты видела «Дневной дозор»?
Мы уже перешли на «ты». Точнее, он, Стас.
— Видела.
— А «Ночной»?
— Обрывками. У меня был день рождения, и мы смотрели с моими друзьями. В кампании всегда смотришь невнимательно… — Хочешь посмотреть внимательно?
— Нет, — ответила я. А сама подумала, разве можно со Стасом будет смотреть диск внимательно?
— Ты не думай, что я ищу момент, чтобы остаться вдвоем, — сказал глухо Стас.
— Я люблю гулять. Одна, в поле, или в лесу.
— Но затем ответила на его предположение.
— Я могу и фильм смотреть вдвоем. И гулять вдвоем не откажусь… Я замолчала. Стас тоже молчал. И я сказала:
— Я могу дружить с тобой… Вот так, расставила все по своим местам. Мой отец военный. Он смеялся над фильмом «Чапаев», когда там в ход шли картофелины. Словно фильм о Чарли Чаплине. «Ну, не может быть такого! Чапай в шахматы не играл, — говорил отец.
— В шахматы и в шашки на поддавки играли другие»… Я не понимала его слов. Но отца всегда уважала… И снова видение.
«Я никогда не думал, что могут быть такие девчонки, как ты».
Стас мне казался очень высоким, а я сидела на диване. Он стоял напротив меня с бутылкой минералки в руке, наливая мне в бокал.
«Почему ты об этом заговорил?» Вода была холодной. В этой квартире мы жили совсем недавно. Я была на третьем курсе. Стас выкупил квартиру на деньги, подаренные его родителями. Они жили в Германии. И вся мебель, включая и диван, на котором я сидела, были новыми. Пахло новым материалом, которым диван был обтянут. Пахло стенами, точнее краской, нанесенной на специальные обои. Пахло деревом новых дверей. Я, глядя в открытую дверь небольшой комнаты через широкий коридор, хотела, что бы там была детская комната. И, казалась, увидела небольшую кровать-качалку.
«Мы с тобой живем три месяца, — сказал Стас, — но каждый раз я поражаюсь, как ты хорошо сохранила себя для меня! У меня были до тебя девчонки. Они сдавались сразу. Они тянулись к бокалам с пивом, они тушили окурки, и все время смеялись, но как-то не искренне, что ли… Ты другая! Я бы не хотел иной! И не хочу!» Пролетело Увалово. О чем еще мы говорили в этой электричке? Мы шли друг к другу с двух берегов бурной горной речки, по камням. Ногам должно быть холодно от ледяной воды, но, казалось, что мы шли по кипятку. И от слов, и от взглядов кровь вскипала.
Был ли он «правильным» парнем? Я не знала. О «правильных» парнях все время говорила бабушка. Она еще говорила, что если «правильный» парень, то будет и «правильная» жизнь. И Стас смотрел на меня очень правильно, я чувствовала это, потому что он как бы нырял мне в глаза, и купался в их бесконечном море… Ну, что я могла предположить, как женщина, которой еще не была в физическом смысле, но чувствовала, что мне надо думать о чем-то далеком-далеком? И мне уже сейчас надо было его оберегать. От чего? Непонятное ощущение, но оно было от устоявшейся женщины и знающей, как дальше строить свою жизнь. Я почти осязала, выросшие из моих лопаток крылья, и они уже были простерты над Стасом. Они образовывали какую-то огромную ярангу. Почему такой далекий Север? Не знаю, меня бесполезно было спрашивать об этом. Это не мое, а наше, женское!
После Креплевки народ вышел. Стало свободно. Но мы и не подумали отодвигаться друг от друга.
— Я из поволжских немцев, — вдруг объявил Стас.
— Мы жили в Саратовской области, а затем переехали сюда.
Подмосковье проносилось, раскрывая все свои тайны бытия. Так, косо, походя, если замечать детали. И уже не совсем деревенская жизнь, но и до комфорта москвичей еще далеко. Видно, что когда-нибудь столица поглотит и эти места, прибавив к сети подземки новые линии с чисто сельскими, а может быть, если вдуматься, очень историческими именами станций метро. Креплевка, Курдяевка, Томановка… Последняя только что пролетела… Мат обрушился на нас так, словно мы проходили по узким улочкам какого-нибудь восточного городка, а сверху вылили ведро помоев. Этот мат занял наше купе электрички — пространство между двумя скамейками. Его заполнили пять парней, который тотчас же обрыскали взглядами и меня, и Стаса.
Страница
2 из 3
2 из 3
