Евгений Германович Пеньков готовился к началу презентации бизнес-центра. Быстренько скинув надоевшую маску «своего парня», которой щеголял на внеочередном пленуме областного комиссариата Союза трудового народа, позволил облачить себя во фрак и навести легкий массаж пухлого личика. Неодобрительный взгляд хитрых свиных глазок, и вот, Андрус Вайлис, чародей имидж… как его… специалист по рожам и подштанникам, меняет черную бабочку на синюю, цвета павлиньего хвоста в крапинку.
Добавить в моё избранное
7 мин, 30 сек 6047
А то! Художественный бомонд, гляди, явится. Жаклин Белохвостикова — маркиза фон Борнхольм, министр Чернобородко, и не дай бог, федеральный блогер Минитапочкин. А хозяин весь в чёрном, как на отпевании. Этим хорям только дай зацепится. И главное — сам Лисичкин будет! Не кто-то там, а Ли-сич-кин! Не какой -то Лисичкин из Томска, а сам Лисичкин! Герой любимого детского фильма, отважный планерист и выпускник Оксфорда, глава демократического государства, чей благочинный парадный лик осеняет чиновные кабинеты!
Так-что все должно быть сыграно, как в Голливуде! По минутам! Орхидеи расставлены, любопытные изгнаны, кабели убраны, ансамбль кобзарей протрезвлен, буклеты приуготовлены, официанты дезодорированы. Не барское дело кабели, но пару вещей окинуть взором не грех.
Путь к конференц-залу лежит через холл на втором этаже, а там, как бы невзначай, глазам Лисичкина предстает небольшая экспозиция народного творчества и предметов искусства, возвращенных на историческую родину. На трубе да на пиле играть мастаков много, а Женька Пенкофф — один! Знай наших!
Всё больше по мелочи предметцы — иконки, самовары серебряные, пистоли в жемчугах. Всего добра на семь миллионов евро. Да картин лимонов на десять — и Серов, и Айвазовский, и Шагал даже. Марк. И штучка покрупнее, из недавнего. Цена срам — сорок тысяч. Но на фото — хороша. И знатоки кивают — подфартило. Вновь открытая ценность славного прошлого. Пылилась черт-те где. Говорят, в Мадридском институте психопатологии. Распродают родину, скунсы драные! Не всё ж нам.
Вальяжным шагом, доставшимся от бойкой молодости, прошествовал Пеньков в парадный зал, оставив за дверью охрану. До начала — минут десять. Мягкий свет льется в тонированное стекло широченных окон, прохладный озонированный воздух благоухает орхидеями и народным напитком квас, бочонок которого приуготовлен для ублажения гостей. В уютных домиках витрин, в пятнах золотистого сияния ламп — ценности. Практически вечные и абсолютно законные.
У противоположной стены, на фоне розового мрамора с античным орнаментом, между шкафом с доспехами Давлет-Гирея и телескопом Якова Брюса высилось оно — зеркальце.
Женька даже присвистнул, сложив гузкой пухлые губы. Такие навороченные зеркала он видел лишь в дорогих отелях Эр-Рияда. Однако же, сей артефакт не пах легкомысленным новоделом. Тёмный, тёмный, как пруды Мариенбада, старинный хрусталь. Его свинцовую тяжесть возносят над залом вставшие на задние лапы резные драконы, а может быть, василиски, сжимая в демонических когтях края потускневшей глади. Кедр, можжевельник, самшит — так сказано в экспертизе. Чёрные змеи опутывают распростёртые крылья нечисти, рогатые кашалоты силятся вырваться на волю из-под придавившей их тяжести хрусталя, птица Феникс, вознесясь на верхушку зеркала, косит недобрым взглядом рубиновых стекляшек. Следы позолоты в коронах, увенчавших василисков, да отметины от палаша безвестного кирасира. На что жалкая позолота революционному рыцарю удачи? А стекло видать, крепкое попалось… Иль притомился парень? Карла, сын фрязина, крепостной графа Меньшикова, нехилые вещи делал. Всё, или раму одну — неясно, но институт химфизики подтвердил идентичность и возраст хрусталя. Сколь ни стирали с него пыль заботливые музейные мышки, а туман веков и холод разбойных ночей въелись в бездонную гладь и накатывали волной на смотрящего. Снизу, обветшалыми латинскими буквами, девиз — Memento quod es homo. Что-то пафосное такое, трындели, но Евгений забыл.
Вглядевшись в сумрачный овал отражения, Женька обомлел. Из фрака таращилась самодовольная козлиная рожа. Да что там рожа! Длинное, в складках и бородавках, рыло, желтые выступающие зубы, рога — монументальные, витые рога! Как у архара! Борода, какой отродясь не было! Да не серенькая, козья, а ражая, спутанная, как у берсерка. Широкие сопливые ноздри с прилипшим сеном! Облик закономерно дополняли мелкие похотливые глазки и копытца вместо рук. Отпрянув, Женька едва не вскрикнул. Козел в глубине тоже шарахнулся, прикрыв морду копытцами.
«Надули! — была первая мысль, — слышал он, слышал о таких компьютерных штучках, — стервы, выхухли, петухи Гавайские! Химики бакалейные! Как мальчика обвели! Убью насмерть, в Анадыре сгною!» Козёл в зеркале побурел рожей, расширил ноздри, встряхнул рогом, злым огоньком налился глаз. «Что делать?! Увидят!» Чертова штука не имела ни проводов, ни следов чего-либо технического. Женька уперся плечом в дракона, пытаясь развернуть зеркало к стене, однако тяжесть его была велика. Скрипнув чуть, не сдвинулось оно с места, даже не покачнулось.
Евгений достал мобильник, тихо прислать обслугу, помельче, да попузатей, чтоб разговоров не было. «Да пусть на себя любуются, в сторонке постою» — думал он. Но уж поздно! Знать, шоком было видение козломордого чудища, и минуты истекли, не начавшись. Приехал Сам, и позабыв про Пенькова, меж стройных рядов полиции, вступил чиновный люд под сияющие своды бизнес-центра!
Так-что все должно быть сыграно, как в Голливуде! По минутам! Орхидеи расставлены, любопытные изгнаны, кабели убраны, ансамбль кобзарей протрезвлен, буклеты приуготовлены, официанты дезодорированы. Не барское дело кабели, но пару вещей окинуть взором не грех.
Путь к конференц-залу лежит через холл на втором этаже, а там, как бы невзначай, глазам Лисичкина предстает небольшая экспозиция народного творчества и предметов искусства, возвращенных на историческую родину. На трубе да на пиле играть мастаков много, а Женька Пенкофф — один! Знай наших!
Всё больше по мелочи предметцы — иконки, самовары серебряные, пистоли в жемчугах. Всего добра на семь миллионов евро. Да картин лимонов на десять — и Серов, и Айвазовский, и Шагал даже. Марк. И штучка покрупнее, из недавнего. Цена срам — сорок тысяч. Но на фото — хороша. И знатоки кивают — подфартило. Вновь открытая ценность славного прошлого. Пылилась черт-те где. Говорят, в Мадридском институте психопатологии. Распродают родину, скунсы драные! Не всё ж нам.
Вальяжным шагом, доставшимся от бойкой молодости, прошествовал Пеньков в парадный зал, оставив за дверью охрану. До начала — минут десять. Мягкий свет льется в тонированное стекло широченных окон, прохладный озонированный воздух благоухает орхидеями и народным напитком квас, бочонок которого приуготовлен для ублажения гостей. В уютных домиках витрин, в пятнах золотистого сияния ламп — ценности. Практически вечные и абсолютно законные.
У противоположной стены, на фоне розового мрамора с античным орнаментом, между шкафом с доспехами Давлет-Гирея и телескопом Якова Брюса высилось оно — зеркальце.
Женька даже присвистнул, сложив гузкой пухлые губы. Такие навороченные зеркала он видел лишь в дорогих отелях Эр-Рияда. Однако же, сей артефакт не пах легкомысленным новоделом. Тёмный, тёмный, как пруды Мариенбада, старинный хрусталь. Его свинцовую тяжесть возносят над залом вставшие на задние лапы резные драконы, а может быть, василиски, сжимая в демонических когтях края потускневшей глади. Кедр, можжевельник, самшит — так сказано в экспертизе. Чёрные змеи опутывают распростёртые крылья нечисти, рогатые кашалоты силятся вырваться на волю из-под придавившей их тяжести хрусталя, птица Феникс, вознесясь на верхушку зеркала, косит недобрым взглядом рубиновых стекляшек. Следы позолоты в коронах, увенчавших василисков, да отметины от палаша безвестного кирасира. На что жалкая позолота революционному рыцарю удачи? А стекло видать, крепкое попалось… Иль притомился парень? Карла, сын фрязина, крепостной графа Меньшикова, нехилые вещи делал. Всё, или раму одну — неясно, но институт химфизики подтвердил идентичность и возраст хрусталя. Сколь ни стирали с него пыль заботливые музейные мышки, а туман веков и холод разбойных ночей въелись в бездонную гладь и накатывали волной на смотрящего. Снизу, обветшалыми латинскими буквами, девиз — Memento quod es homo. Что-то пафосное такое, трындели, но Евгений забыл.
Вглядевшись в сумрачный овал отражения, Женька обомлел. Из фрака таращилась самодовольная козлиная рожа. Да что там рожа! Длинное, в складках и бородавках, рыло, желтые выступающие зубы, рога — монументальные, витые рога! Как у архара! Борода, какой отродясь не было! Да не серенькая, козья, а ражая, спутанная, как у берсерка. Широкие сопливые ноздри с прилипшим сеном! Облик закономерно дополняли мелкие похотливые глазки и копытца вместо рук. Отпрянув, Женька едва не вскрикнул. Козел в глубине тоже шарахнулся, прикрыв морду копытцами.
«Надули! — была первая мысль, — слышал он, слышал о таких компьютерных штучках, — стервы, выхухли, петухи Гавайские! Химики бакалейные! Как мальчика обвели! Убью насмерть, в Анадыре сгною!» Козёл в зеркале побурел рожей, расширил ноздри, встряхнул рогом, злым огоньком налился глаз. «Что делать?! Увидят!» Чертова штука не имела ни проводов, ни следов чего-либо технического. Женька уперся плечом в дракона, пытаясь развернуть зеркало к стене, однако тяжесть его была велика. Скрипнув чуть, не сдвинулось оно с места, даже не покачнулось.
Евгений достал мобильник, тихо прислать обслугу, помельче, да попузатей, чтоб разговоров не было. «Да пусть на себя любуются, в сторонке постою» — думал он. Но уж поздно! Знать, шоком было видение козломордого чудища, и минуты истекли, не начавшись. Приехал Сам, и позабыв про Пенькова, меж стройных рядов полиции, вступил чиновный люд под сияющие своды бизнес-центра!
Страница
1 из 3
1 из 3
