Ночь Гренделя

Там вдали, за болотными кустами, лесными деревьями, за едким туманом, за трухлявыми пнями что-то светилось и двигалось, слышались какие-то до боли знакомые звуки. Странное чувство ненависти к этому охватило меня, и от этого чувства противно заныл старый шрам от раны, нанесенной многие века назад. Проклятый Беовульф вонзил в меня свой меч, и когда я бежал в болота, не желая связываться с этим человеком, почти равным мне по силе, Беовульф решил, что убил меня, и что я больше не вернусь… Как бы не так! Пускай людишки думают, что я мертв уже много столетий, но я по-прежнему жив, и живу рядом с ними! Старый Грендель не настолько слаб, чтобы умереть от какого-то удара мечом! Да, это было больно, но рана быстро затянулась, а я решил больше не связываться с людьми. И боюсь, мне предстоит опять с ними столкнуться — ведь только они, эти дрянные ничтожества, горластые козявки, могут жечь костры в лунную ночь, жить в своих дурацких каменных домах и петь, когда им весело! Моя жизнь — намного проще и лучше их жалкого существования, я просто лежу и сплю в болоте, питаемый его зеленой густой энергией, и вполне доволен этим сном. В конце концов, я не такой уж злой и страшный, как полагают люди, просто они сами — слабые и глупые по сравнению со мной, и приходят в ужас, когда я прихожу в ярость.

Я бы не сказал, что так сильно ненавижу их. Если бы они не шумели и не портили все вокруг себя, быть может, я даже был бы их другом… Как-никак, я — не такое уж чудовище… Я всего раз в жизни сильно разозлился, когда меня разбудили датские воины, пьянствовавшие в замке. Замок был подарен королем, специально для кутежей… Нечего сказать, добрый король! Я терпел, терпел, слушал звуки их пьянки, а потом не выдержал, и пошел в тот замок, разнес ворота, расправился с одним человечком, чтобы остальные знали, что с Гренделем шутки плохи. Они испугались, но не перестали шуметь по ночам, и тогда я стал каждую ночь приходить к ним и похищать этих ненормальных по одному, и понемногу уничтожил бы всю эту шутовскую стаю, если бы не пришел этот окаянный Беовульф, и не вступил в бой со мной. Что было дальше — не стоит рассказывать второй раз.

И теперь, много веков спустя, я снова слышу их бессмысленные песни, опять ощущаю их присутствие. Может, мне снова потерпеть, пока им не надоест горланить, а потом снова заснуть? Но нет, если они пришли сегодня — значит, им понравилось место, и они снова придут сюда, и снова меня разбудят. Но все-таки потерплю пару часов. Вдруг угомонятся?

О чем они поют? Ни о чем. Птицы поют о весне, о радостях жизни, кузнечики стрекочут, переговариваясь между собой, а эти странные существа поют что-то совсем невразумительное. В отличие от щебета и стрекота, их песни имеют слова, каждое из которых несет частицу мысли. Слова — великий дар природы, но люди злоупотребляют ими, выстраивая крупицы истины в такие безалаберные, попросту идиотские комбинации, и я поражаюсь их вандализму. Я старше каждого из них на много веков, и превосходно знаю их повадки. Большую часть времени я сплю — но моя голова работает, работает без перерыва — она обдумывает все, увиденное и услышанное во время краткого бодрствования. И потому я знаю очень много, хотя и встаю раз в несколько веков.

Нет, но это невозможно стерпеть! Песня просто давит на барабанные перепонки, в голове гудит, и заснуть в таком шуме невозможно. Что же делать? Может снова пойти и запугать их? Опасно — мало ли какой Беовульф в этом времени объявится? Я перевернулся на другой бок, погрузился в холодную тину и попробовал заткнуть уши этой болотной зеленью. Проклятье! Этот вздор, который поют люди, пробивается даже через тину, и мне точно не удастся заснуть… Они забыли обо мне, и больше не боятся легенд обо мне?! Но сейчас они будут бояться снова — я покажу им, на что способен старый Грендель! Пускай сюда приходит любой великий воитель — я разорву его в клочья, и пусть люди боятся меня, как боялись раньше, пусть их страх восстановится!

Я широко открыл глаза, и их алый свет озарил камыши вокруг меня. Вокруг колыхались ветви плакучих ив, которые вечно грустят о чем-то, забытом остальными существами. Я поднялся, и тина повисла у меня на клешнях, мокрая зеленая вода водопадом обрушилась с плеч. Я высоко поднял голову — вершины ив приходились вровень с моей макушкой. Да, я долго спал — вы сильно выросли, ивушки… С трудом высвободив правую ногу, крепко завязшую в трясине, я пошел вперед, топкая жижа зачавкала под ногами, я случайно задел хвостом молодое деревце, и оно с треском обрушилось. Все живое замерло, услыхав мою поступь, все живое в порыве ужаса вжалось в землю, слилось с тенью, забилось в укромные щели. Все живое боится меня — Гренделя, тысячелетнее порождение болот, и только люди, чьи глаза не видят истины, слышат один шум своих голосов.

Вот я вышел из болота и пошел, продираясь сквозь непролазные кустарники, пошел по направлению, которое указывал звук их песен. Мое продвижение было таким шумным, что даже люди замолкли.