Мокрицы

— Тварь!

В критические минуты он всегда опаздывал с реакцией. Зависал на несколько секунд, перебирая варианты необходимых действий, и терял время. Вот и сейчас: только он придумал, что ответить, как неизвестный хам уже скрылся за поворотом. Не бежать же за ним.

Портфель, набитый бумагами, тяжело плюхал о бедро, оттягивал руку. Второй он придерживал большой старомодный зонт, все равно не спасавший от острых капель. До дома оставалось примерно десятка два метров, и он уже предвкушал, как сбросит в прихожей ботинки и вытянется на кухонном диванчике, дав отдых усталым ногам, потому и не смотрел по сторонам.

Камень резко ударил в спину, он даже вскрикнул — больше от неожиданности, чем от боли, завертелся, выискивая неизвестного хулигана. Казалось, дождь припустил ещё сильнее, стирая все краски и превращая знакомый двор в мешанину черно-белых пятен, где нельзя было разобрать, что есть что. Вон то мутное пятно — человек? грибок над песочницей? куст? Не понять.

— Эй! — крикнул он, наконец нащупав нужную реакцию.

— Вы что творите?

В ответ кто-то глумливо загоготал.

— Я вызову полицию!

Угроза не казалась страшной и ему самому, но не пугать же их своим портфелем.

— Прекратите хулиганить… — Он отступил к стене, прикрывая спину. Какая-то сумасшедшая ситуация: стать жертвой малолетних босяков.

В этот раз камень попал прямо в лицо. Содрал со скулы кожу, зацепил ухо и, стукнувшись о кирпич, брякнулся на асфальт.

Голова закружилась. О барабанные перепонки, оправдывая название, застучали крохотные палочки. Щека распухла, запульсировала жаром. Он поднес к глазам руку — кровь.

— Да вы совсем чокнулись! Всё, я звоню… — Он зашарил по карманам, отыскивая телефон, опустил голову и пропустил удар. Мир поплыл, неторопливо вращаясь, мигнул напоследок и потух.

Он пролежал у дома до ночи. Никто не удосужился вызвать помощь, не подошёл, не тронул, проверяя, жив ли он ещё. Так и валялся беспомощной колодой под неутихающим дождём.

Очнулся от боли, расколовшей голову на две неравные половины. Стер с лица воду, кровь ли и, цепляясь за кладку, охая по-стариковски, встал, не забыв и портфель. У подъезда тускло светила лампа, не разбитая до сих пор лишь из-за сетки, освещала пустые скамейки. Он добрел до ближайшей и рухнул, хватая ртом воздух. Казалось, что за несколько часов земля высосала из него все силы. Посидел, сгорбившись, подставляя косым хлыстам дождя спину, а потом, вспомнив, полез за телефоном.

Матовый экран не сразу отреагировал на прикосновение ледяных пальцев, но вот мигнул и ожил, приветствуя хозяина сводкой новостей и прогнозом погоды.

— Как же… Ну… — забормотал он, стараясь вспомнить номер. Наконец ему это удалось, и в трубке загудело. Щелчок соединения.

— Алло! Алло, это милиция?

— … слушает… Ов Николай… — Вы меня слышите? Ау! — почему-то он аукнул, будто заплутав в лесу.

Трубка пошипела, а потом удивительно чётко и ясно ответила металлическим голосом:

— Не звони сюда, тварь.

Он опешил на миг, отвел от онемевшей щеки телефон, чтоб взглянуть недоуменно — туда ли он звонит? Но номер был верный.

— Вы что себе позволяете? Я буду жало… — Сдохнешь.

— И разговор прервался.

От уверенности неизвестного голоса его замутило. А может, виной было падение — он не знал. Встал, чувствуя, как мокрая ткань облепила тело, поднял портфель — а ведь зонт пропал — и пошаркал домой.

Кто эти люди? Зачем они угрожают ему? В больной голове жужжали мысли, назойливо лезли на глаза, меняя друг друга. Кто? Зачем? Почему? Зачем? Почему? Кто?

В ванной сбросил одежду, оттолкнул в угол мокрый ком, потянулся за тёплым банным халатом. Нехотя взглянул на себя в зеркало. Лицо исказилось от увиденного — в стекле отражалась бледная, даже белесая рожа, с туго натянувшейся на скулах кожей и узкими щелками глаз, перепачканная грязью и подсохшей кровью. Взъерошенные волосы торчали дыбом, под ними он нащупал шишку.

Вымывшись и отогревшись, он снова задумался о происшедшем: что за нелепая цепь совпадений? Почему местные хулиганы не ограбили его, ведь и телефон, и кошелек остались на месте, только зонта не было с ним. Еще и звонок этот… В нем начала закипать злость, как всегда с опозданием — да что они о себе думают, слуги народа, совсем охренели.

Он снова позвонил.

— А ты упорный, — ответили сразу же.

— Это полиция?

— И глупый.

Трубку бросили. Он попробовал позвонить еще раз, но безуспешно; попытался связаться со скорой — ничего, аварийная, газовщики — гудки. Прошелся по всему списку контактов — молчание. Будто вымерли все.

Голова болела. Он выпил обезболивающего со снотворным и решил не думать ни о чем, трусливо сбежав от страха.

Наутро ему стало ещё хуже: боль переползла с головы на шею, затекшие плечи едва шевелились, а отражение в зеркале строило гнусные рожи.