Добавить в моё избранное
7 мин, 4 сек 5039
Требовалось доехать на автобусе семнадцатого маршрута до конечной, идти дальше по дороге до улицы «Тинной», где спросить дом Орехова.
Несложно — дорога здесь всего одна, неровная, сморщенная и стиснутая покосившимися домиками, канавами с водой, и почерневшими валами апрельского снега. Странно, Никита считал, что знает свой город до последнего переулка, но здесь он оказался впервые. Да, и про Тинную улицу никогда ранее не слышал.
Улица становилась заметно уже. Островки асфальта живописно омывались весенней грязью, ясно давая понять, что по этой улице можно проехать только на тракторе. Наконец-то, первый живой человек после автобусной остановки — навстречу спешила старушка с матерчатой сумкой.
― Эй, бабуля, как мне на Тинную улицу попасть, ― крикнул Никита. Старушка остановилась, удивлённо рассматривала его минуту, и, пожав плечами, махнула рукой за спину:
― Не знаю, старая я уже, в ту сторону не хожу. Так что, может, где-то там, ближе к болоту, за каналом, ― пожилая женщина побрела дальше, раздраженно бормоча под нос: «Тинная, Тинная — и чего их несёт туда».
Улица пошла под уклон, и парень вспомнил, что этот край города упирается в непроходимые болота, бывшие когда-то тихими речными старицами. Ещё он безуспешно пытался вспомнить что-то важное, о чём просил не забыть его, во время вчерашнего разговора, Семён.
Вот и асфальт закончился, отдав дорогу в полное распоряжение глубоких борозд непролазной грязи. Справа от дороги стояли хлипкие сараюшки, спускавшиеся к самому краю болота. Напротив сараев вдоль дороги шла густая поросль высокого кустарника, с заметным просветом. Никита направился туда, осторожно ступая на редкие пятачки, относительно плотной и сухой, земли.
Просвет в кустарнике, как раз, и оказался началом улицы, основная часть которой расположилась за сточным каналом. Канал представлял из себя глубокий ров шириной около двух метров, с совершенно отвесными стенками. Грязная колея упиралась в обломки моста, разрушенного, судя по многочисленным слоям мха и лишайника на сломах, много лет назад.
Слабой заменой мосту служили несколько, сколоченных вместе, досок, устрашающе пружинящих под ногами, над, оглушительно журчащими, зловонными потоками. Никита, преодолев преграду, отметил про себя, что улица Тинная доступна только для пешеходов, потому его несказанно удивил и повеселил вид старенького автомобиля, обречённо загнанного в узкий проулок.
В глубине проулка, на скамейке, сидел, выдувая сиреневые пузыри из жвачки, долговязый паренёк лет шестнадцати. Никита, помахав рукой, крикнул:
― Привет. Как здесь Орехова найти?
Парень медленно встал, и подошёл к Никите, странно, как-то по-жабьи, уставившись на его лицо.
― Приятель, я говорю, Орехов где живёт? ― мужчину раздражало молчание паренька, и его нагловатый, мутный взгляд. Он начал медленно открывать рот, и Никита решил было, что услышит сейчас громкое кваканье. Однако, раздался ломающийся басок:
― Иди по улице, до конца, где она влево поворачивает. Там, в тупике, самое большое крыльцо — его, Орехова.
Никита не стал обращать внимания на дерзкий тон пацана, и пошёл дальше, увязая по щиколотку в жирной грязи, ровным слоем покрывшей всю улицу. «Тинная» — самое подходящее имя для этой улицы, утонувшей в густом смраде гниющей болотной тины, и сточных вод. «А летом здесь, видать, настоящий ад — вонь, комары, мухи, духота. Ужас!» ― сплюнул Никита. Почувствовав спиной неприятный холодок, он обернулся — на некотором расстоянии за ним следовал странный подросток, но не один, а в сопровождении троих приятелей. Четыре пары выпученных, лягушачьих глаз, неотрывно смотрели в его сторону.
Вот из ближайших дворов показались ещё два юнца. О чём-то пошептавшись, все неспешно пошли за Никитой. Тот продолжил путь, снова вспомнив Семёна: « О чём же ты меня предупредить хотел, Сеня? Может, об этих отморозках? Надеюсь, они не за мной идут. Пусть, им будет просто по пути». Улица продолжала изумлять зловонием, нищетой низких деревянных домиков, и странным безмолвием.
Вот и тупик. Налево уходил короткий рукав, упиравшийся в высокий забор. Никита поднялся на большое, крепкое крыльцо, и постучал в дверь. За дверью послышалось негромкое шарканье. Лязгнул засов, и на крыльцо вышел сутулый старик в овчинной безрукавке.
― Ты стучал? Ну, и чего надо?
― Мне знакомый посоветовал…, ― начал Никита, но дед жестом велел ему замолчать.
― Не продолжай, не зря же меня советуют. Тебе от этого? ― старик выразительно щёлкнул пальцем под подбородком. Молодой человек кивнул.
― Это три тыщи стоит. Давай сразу.
Никита достал из поясного кошелька три купюры, и сунул в ладонь знахарю. Тот скрылся за дверью, и вышел с двумя тёмными склянками, и маленькой кожаной сумкой.
― Держи, болезный, вот эта — от твоего недуга. А эта — от меня в подарок, её прямо сейчас выпей.
Несложно — дорога здесь всего одна, неровная, сморщенная и стиснутая покосившимися домиками, канавами с водой, и почерневшими валами апрельского снега. Странно, Никита считал, что знает свой город до последнего переулка, но здесь он оказался впервые. Да, и про Тинную улицу никогда ранее не слышал.
Улица становилась заметно уже. Островки асфальта живописно омывались весенней грязью, ясно давая понять, что по этой улице можно проехать только на тракторе. Наконец-то, первый живой человек после автобусной остановки — навстречу спешила старушка с матерчатой сумкой.
― Эй, бабуля, как мне на Тинную улицу попасть, ― крикнул Никита. Старушка остановилась, удивлённо рассматривала его минуту, и, пожав плечами, махнула рукой за спину:
― Не знаю, старая я уже, в ту сторону не хожу. Так что, может, где-то там, ближе к болоту, за каналом, ― пожилая женщина побрела дальше, раздраженно бормоча под нос: «Тинная, Тинная — и чего их несёт туда».
Улица пошла под уклон, и парень вспомнил, что этот край города упирается в непроходимые болота, бывшие когда-то тихими речными старицами. Ещё он безуспешно пытался вспомнить что-то важное, о чём просил не забыть его, во время вчерашнего разговора, Семён.
Вот и асфальт закончился, отдав дорогу в полное распоряжение глубоких борозд непролазной грязи. Справа от дороги стояли хлипкие сараюшки, спускавшиеся к самому краю болота. Напротив сараев вдоль дороги шла густая поросль высокого кустарника, с заметным просветом. Никита направился туда, осторожно ступая на редкие пятачки, относительно плотной и сухой, земли.
Просвет в кустарнике, как раз, и оказался началом улицы, основная часть которой расположилась за сточным каналом. Канал представлял из себя глубокий ров шириной около двух метров, с совершенно отвесными стенками. Грязная колея упиралась в обломки моста, разрушенного, судя по многочисленным слоям мха и лишайника на сломах, много лет назад.
Слабой заменой мосту служили несколько, сколоченных вместе, досок, устрашающе пружинящих под ногами, над, оглушительно журчащими, зловонными потоками. Никита, преодолев преграду, отметил про себя, что улица Тинная доступна только для пешеходов, потому его несказанно удивил и повеселил вид старенького автомобиля, обречённо загнанного в узкий проулок.
В глубине проулка, на скамейке, сидел, выдувая сиреневые пузыри из жвачки, долговязый паренёк лет шестнадцати. Никита, помахав рукой, крикнул:
― Привет. Как здесь Орехова найти?
Парень медленно встал, и подошёл к Никите, странно, как-то по-жабьи, уставившись на его лицо.
― Приятель, я говорю, Орехов где живёт? ― мужчину раздражало молчание паренька, и его нагловатый, мутный взгляд. Он начал медленно открывать рот, и Никита решил было, что услышит сейчас громкое кваканье. Однако, раздался ломающийся басок:
― Иди по улице, до конца, где она влево поворачивает. Там, в тупике, самое большое крыльцо — его, Орехова.
Никита не стал обращать внимания на дерзкий тон пацана, и пошёл дальше, увязая по щиколотку в жирной грязи, ровным слоем покрывшей всю улицу. «Тинная» — самое подходящее имя для этой улицы, утонувшей в густом смраде гниющей болотной тины, и сточных вод. «А летом здесь, видать, настоящий ад — вонь, комары, мухи, духота. Ужас!» ― сплюнул Никита. Почувствовав спиной неприятный холодок, он обернулся — на некотором расстоянии за ним следовал странный подросток, но не один, а в сопровождении троих приятелей. Четыре пары выпученных, лягушачьих глаз, неотрывно смотрели в его сторону.
Вот из ближайших дворов показались ещё два юнца. О чём-то пошептавшись, все неспешно пошли за Никитой. Тот продолжил путь, снова вспомнив Семёна: « О чём же ты меня предупредить хотел, Сеня? Может, об этих отморозках? Надеюсь, они не за мной идут. Пусть, им будет просто по пути». Улица продолжала изумлять зловонием, нищетой низких деревянных домиков, и странным безмолвием.
Вот и тупик. Налево уходил короткий рукав, упиравшийся в высокий забор. Никита поднялся на большое, крепкое крыльцо, и постучал в дверь. За дверью послышалось негромкое шарканье. Лязгнул засов, и на крыльцо вышел сутулый старик в овчинной безрукавке.
― Ты стучал? Ну, и чего надо?
― Мне знакомый посоветовал…, ― начал Никита, но дед жестом велел ему замолчать.
― Не продолжай, не зря же меня советуют. Тебе от этого? ― старик выразительно щёлкнул пальцем под подбородком. Молодой человек кивнул.
― Это три тыщи стоит. Давай сразу.
Никита достал из поясного кошелька три купюры, и сунул в ладонь знахарю. Тот скрылся за дверью, и вышел с двумя тёмными склянками, и маленькой кожаной сумкой.
― Держи, болезный, вот эта — от твоего недуга. А эта — от меня в подарок, её прямо сейчас выпей.
Страница
2 из 3
2 из 3
