Перекати-поле

— Да ты что, классные же ребята.

— Ну мы так медленно, и вообще… Пешком же идем, а так бы доехали.

— Подумаешь, пешком. Считай, что у нас турпоход. Куда тебе торопиться?

Антон изменился, все больше тянулся к новым знакомым, к их немудреным песенкам, а на Ташку, конечно, внимание обращал, но по остаточному принципу.

Ощущение дискомфорта нарастало, к вечеру тревога постепенно начала сменяться самым настоящим ужасом.

Особенно когда разожгли костер.

Ее не покидало ощущение дежа вю. Вот Юлька наклоняется, поправить выкатившееся из костра поленце, светлая прядь падает на лоб, искры взвиваются — и девушка со смехом отшатывается. «Спалишь свою гриву», — говорит Николай.

«Это-уже-было».

Можно шутить одинаково, можно задолбать всех парой-тройкой выученных песен, но нельзя все время двигаться одинаково, говорить с одинаковой интонацией, даже привычным жестам и шуткам есть предел.

Антон же ничего не замечал, шутил и уже подпевал, песни выучив, был им более свой, чем Ташке.

С утра, устроив спутнику — шепотом в кустах — почти настоящий скандал, Ташка вытащила-таки его на дорогу. Ребята помахали им вслед, слегка озадаченные таким срыванием с места. Поймать попутку — быстро идущую легковушку — было плевым делом, и через полтора часа Ташка была у тетки. Антон зашел вместе с девчонкой, поздоровался, но вообще как-то ворчал и тосковал, поэтому поддерживать беседу с хозяйкой квартиры не мог и вскоре испарился к приятелям, тем самым Ташке неведомым.

В планах у парочки было пошататься и осмотреть город, в целом отдохнуть денька три-четыре, потом снова идти по трассе, на сей раз без особых задержек.

Но Ташке почему-то совсем не хотелось снова там оказаться. Перед глазами вставали такие манящие поля-деревушки, а по коже бежали мурашки.

До города можно было доехать на автобусе. Сама себе удивляясь, Ташка, которая всегда предпочитала стоп, теперь выпросила у тетки денег в долг и купила им с Антоном билеты.

Тот слегка поворчал — девчонку это удивило, он-то любил комфорт больше нее — но смирился. День прошел мирно, они лазали по музеям и древнего вида улочкам, перемазались в меле и саже.

Вечером, когда Ташка отдыхала, растянувшись на диване с первой попавшейся книжкой, к тетке пришла бабка-соседка. Она часто приходила к той играть в карты, смотреть телевизор и считалась немного ведьмой. Во всяком случае, на картах гадала, сны толковала, боль заговаривала, правда, все, что к здоровью не относилось — по большой просьбе. Ташка ее помнила с детских лет; похожая на сушеную репку, бабка не изменилась ничуть.

Бабу Зузу полностью звали Вазуза. Родители ее свалились с какого-то дуба, осчастливив дочь именем реки, на берегу которой работали.

Со скуки Ташка согласилась составить компанию — поиграть на троих в дурака. О своем согласии пожалела вскоре, поскольку бабка, узнав про стоп, тут же принялась ее поучать.

Огрызаться всерьез было невежливо, и Ташка отшучивалась, упирая на безопасность и богатый опыт — как свой, так и всех знакомых, но настырная бабка не отставала.

— Смотрите, беспечные все стали! Как бы вам перекати-поле не встретить!

— Да я их сто раз видела, — засмеялась Ташка.

— Забавные шары. Может, в сумерках водителя и напугают.

— Эх, молодежь… Не о том говоришь. Я тоже в свои годы поездила и пешком походила. Много мы строили, в пустой степи города поднимались! Повидала.

— Ну и чем шары эти опасны? Ядовитые, что ли?

— Ядовитые! — рассердилась бабка.

— Кто тебе сказал, что речь о шарах? О людях, как мы с тобой. Пропащие это люди. А может, уже и вовсе не человеки, одна оболочка. Застряли во времени, себя растеряли, осталось немногое — как набор открыток. Слова, прибаутки, жесты — будто на пластинку записано, с любого места играет, а нового не прибавляется. Общаешься с такими, и сам в безвременье входишь.

— Зачем же общаться? Это «скорую» вызывать надо, если человек твердит одно и то же, как попугай, — фыркнула Ташка.

— Ну-ну, — бабка смерила ее сочувственным взглядом.

— Это если одна пластинка, а если целый десяток? А полсотни? Когда еще все переслушаешь. Попугай, кстати, деточка, тоже порой весьма разумным кажется, если слова заучил к месту. Вон, был у моей учительницы — не просто «здравствуй — прощай», а как опростоволосишься — и дурой обругать мог, и заорать «поздравляю!», когда успехами хвастаешься при нем.

— Ну а шары-то причем?

— При том! Как поймает тебя такой, так поди отцепись… будешь сама век кататься.

Ташка повздыхала и вскоре под пришедшим на ум предлогом свалила на диван в соседнюю комнату. Было девчонке как-то невесело. Что-что, а настроение испортить баба Зуза умела.

Может, еще под влиянием этого испорченного настроения Ташка назавтра поругалась с Антоном.