Велико Патомское нагорье! Непролазной дремучей тайгой отгородила Сибирь эти места от людских глаз. Валежником и густым кустарником скрыла когда-то проложенные тропы. То сойка крикнет, то кедровка поднимет шум где-то у горизонта! И тишина… Аркадий вздрогнул от шума открываемой двери. В купе почти бесшумно втиснулся маленький сухонький старичок. С облегчением положил на свободную нижнюю полку свою небольшую сумку и устало вздохнул.
Добавить в моё избранное
9 мин, 57 сек 13852
— Гостей принимаете, люди добрые? — проворковал он, хитро посматривая на Аркадия.
— Отчего ж не принять? Присаживайся, дед!
Аркадий в купе был один. Прежние пассажиры вышли на предыдущей станции, поэтому «люди добрые» был он, Аркадий Вольский, писатель и журналист, который ехал в неизвестные ему края, повинуясь неистребимой жажде новых сенсаций и открытий.
Старик долго пыхтел, открывая свою видавшие виды сумку, но современную, пошитую из добротного и, наверное, дорогого материала. Достав, наконец, начатую палку копчёной колбасы, нож и пару кусков хлеба, обернулся к закрытой двери купе, а потом к Аркадию:
— А если мы с тобой, мил человек… — Доставай, дед! — понял Вольский, улыбаясь обоснованным опасениям старика.
— Мы ж тихо.
— Ну-ну, — старичок достал солдатскую фляжку, бултыхнул в руке и гордо прошептал, — спирт!
— Пойдёт! — опять улыбнулся Аркадий.
Они сразу нашли общий язык. Голос у старика тихий, певучий. Настолько, что сразу располагал к откровениям. Вот и Вольский не смог удержать себя и стал рассказывать в общем-то незнакомому человеку о себе, о профессии, которую выбрал ещё в юности, о мечте, которой не суждено сбыться, но к которой идёт всю свою сознательную жизнь. Старичок, Кондратий Феофанович Сучков, ехал от родственников, у которых гостил где-то под Самарой. То ли гостил, то ли ещё что… Аркадий трудно запоминал незнакомые названия, старался их записывать, но в данной ситуации они, эти названия, не имели никакого значения.
— Так едешь-то куда, Аркаша? — ещё раз переспросил старик.
— Ой, далеко, дед, очень далеко! — попытался отмахнуться Вольский, не желая впутывать Сучкова в свои планы.
— А всё-таки? Чего юлишь?
— В Сибирь, Кондратий Феофанович!
— О, Аркаша!
— Отчего ж не принять? Присаживайся, дед!
Аркадий в купе был один. Прежние пассажиры вышли на предыдущей станции, поэтому «люди добрые» был он, Аркадий Вольский, писатель и журналист, который ехал в неизвестные ему края, повинуясь неистребимой жажде новых сенсаций и открытий.
Старик долго пыхтел, открывая свою видавшие виды сумку, но современную, пошитую из добротного и, наверное, дорогого материала. Достав, наконец, начатую палку копчёной колбасы, нож и пару кусков хлеба, обернулся к закрытой двери купе, а потом к Аркадию:
— А если мы с тобой, мил человек… — Доставай, дед! — понял Вольский, улыбаясь обоснованным опасениям старика.
— Мы ж тихо.
— Ну-ну, — старичок достал солдатскую фляжку, бултыхнул в руке и гордо прошептал, — спирт!
— Пойдёт! — опять улыбнулся Аркадий.
Они сразу нашли общий язык. Голос у старика тихий, певучий. Настолько, что сразу располагал к откровениям. Вот и Вольский не смог удержать себя и стал рассказывать в общем-то незнакомому человеку о себе, о профессии, которую выбрал ещё в юности, о мечте, которой не суждено сбыться, но к которой идёт всю свою сознательную жизнь. Старичок, Кондратий Феофанович Сучков, ехал от родственников, у которых гостил где-то под Самарой. То ли гостил, то ли ещё что… Аркадий трудно запоминал незнакомые названия, старался их записывать, но в данной ситуации они, эти названия, не имели никакого значения.
— Так едешь-то куда, Аркаша? — ещё раз переспросил старик.
— Ой, далеко, дед, очень далеко! — попытался отмахнуться Вольский, не желая впутывать Сучкова в свои планы.
— А всё-таки? Чего юлишь?
— В Сибирь, Кондратий Феофанович!
— О, Аркаша!
Страница
1 из 5
1 из 5
