Hyde

Не хотел!

Hyde. Знаю, не хочешь.

Не хочу! Ты все знаешь, Hyde, моя правая рука, поэтому ничего не говори.

Hyde. Но я скажу. Ты должен знать.

Knyaz`. А может не… Hyde. Не будь слабаком. Мне стыдно за тебя.

Knyaz`. Не лицемерь. Тебе ни за кого никогда не стыдно. Это я уже понял.

Hyde. Кто убил Ольгу?

Я это ожидал. Ведь удара более подлого трудно представить, а я понимал, что удар будет наиподлейшим.

Knyaz`. Не ври! Это ложь! Самая настоящая ложь! Это не может быть правдой!

Hyde. Может.

Knyaz`. Грязный подонок! Мразь! Сука! Ублюдок!

Hyde. Матерись, ругайся, но это ничего не изменит. Ее убил ТЫ.

— Заткнись! Сдохни, урод! Брехня! Это брехня! Я любил ее! Любил! Я ее не убивал, сука! Не убивал!

Я кричал, бил по столу кулаком. Я почти сошел с ума. Это же уму непостижимо! Я не мог этого сделать! Не мог! И точка.

Hyde. Это ТЫ, ибо я часть ТЕБЯ, я ТВОЯ правая рука. Делаю что-то я, делаешь тоже и ТЫ. Вся вина на ТЕБЕ, нравится тебе это, или нет. И не надо себе врать, что я не прав. Я и ты — ОДНО И ТО ЖЕ.

Я слетел с катушек и перевернул стол. Компьютер с грохотом упал на пол, я стал бить его ногами. Со всей злостью, на какую способен, со всей ненавистью, которую только можно вообразить.

А потом упал на пол и затих. Волна негодования схлынула, хотелось плакать. Так сильно, что кружилась голова. Но слезы не текли, их не было. Hyde сказал (или все-таки сказала?) верно: я — слабак.

И не только в этом он (или она?) прав (права?): я действительно убил Ольгу.

Воспоминания. Четкие и ясные образы. Я не только вижу, но и чувствую запах жареной картошки, доносящийся с кухни, слышу галдеж радио и шум машин за окном. Тонкая, хрупкая шея Ольги в моей руке (или все-таки в руках…

Я лежал на полу и слушал самого себя. Пять минут. Десять. А потом встал и пошел на кухню. Я же не виноват! Я не делал всего этого! Никого не убивал… Или все-таки? Я достал из-за шкафа топор. Но ничего не успел сделать. Не положил правую руку на кухонный стол. Не замахнулся. Только схватил шершавое топорище, потянул на себя. Хватило краткой мысли, хоть я и пытался не думать. Минутное помутнение. И топор торчит в заскрипевшей от удара двери, а я сижу возле газовой плиты и наконец-то плачу.

Но эти слезы не спасают. Да и могут ли они от чего-нибудь спасти?

Потом, много позже, я предпринял еще несколько попыток. Безрезультатно. Ничего не получилось. Слабак!

Вот так и живу, постоянно внимательно следя за правой рукой. Но следи, не следи — все одно. И если это можно назвать жизнью, то она похожа на ад.