Римский Папа шел после тяжелого утомительного дня в свои покои походкой смертельно уставшего старого человека, гордо, величественно неся свою седую голову. Тяжелые думы не отпускали его и здесь, хотя день был уже окончен и он имел полное право отдохнуть и расслабиться.
Добавить в моё избранное
5 мин, 0 сек 7427
Эти проклятые кардиналы и инквизиторы требовали смерти и еще раз смерти. Так они боролись за чистоту христовой веры. Казалось, весь мир сошел с ума, бросившись в пропасть вниз головой.
То ли бесконечная вереница костров, с горевшими на них еретиками, давила на его душу, то ли страшное, кровопролитное восстание крестьян в Испании недавно, тяготило его… Как знать, как знать… На душе было тягостно и неспокойно. Потенциальные возможности его как теурга, направленные на объединение и укрепление католического эгрегора, дали, к сожалению, совсем не те результаты, о которых он мечтал в юности.
Мечты, к несчастью, часто разбиваются о холодную расчетливость этого убогого жалкого мира.
«Что делать?» — этот вопрос давно мучил Помазанника Божьего. Он словно чувствовал, что уже долгое время делает что-то не то. Но что-то кардинально изменить не хватало ни сил, ни времени, ни желания… Багровое солнце уже заходило. Последние лучи закатного солнца разбивались о складки черных штор красного зала.
Что-то ускользающе-таинственное было в этих бледных сумерках. Папа ощутил как вечность, словно соприкасается с ним своей невидимой полой. И каждый его шаг словно приближал его к вечности и бессмертию… Или ему так казалось?
Вместе с солнцем, казалось, уходила сама жизнь. Уходила жизнь вместе со временем прожитых лет. Поступь старого кардинала была тяжела, но фигура, осанка еще хранила былое величие.
Быстро наступающие сумерки предвещали конец бездонного дня и возможность наконец-то расслабиться… Черный вторник наконец-то подходил к концу.
Неясная тень мелькнула перед ним, материализовавшись в одетое во всё черное монаха, с опущенным капюшоном. Монах, согнувшись, неловко упал на колени, едва не свалив божьего Ставленника наземь, и крепко обхватил его колени.
Разговаривать ни с кем категорически не хотелось. Папа давно уже растерял всех своих друзей после избрания его на престол. Да и были ли они друзьями?
Папа автоматически перекрестил монаха, протянул руку с перстнем для поцелуя, и, бормоча слова благословения, быстро двинулся в свои покои, рассчитывая отвязаться от возможного просителя.
Но монах неотвязно шел за ним.
Выслушайте меня! — услышал Папа мелодичный звонкий голос, и дыханием Вечности дохнуло на него от этого голоса.
Не сегодня, сын мой, не сегодня, — проговорил священник, продолжая идти не оборачиваясь.
Приходите завтра, запишитесь в канцелярии на аудиенцию, и я приму вас, если будет свободное время.
Папа быстрым шагом прошел в свои покои, удивившись по пути отсутствию слуги.
Монах не отставал от него. Проследовав в покои Главы католического мира, как в свои собственные.
Выслушайте меня, мой господин! Дело не терпит отлагательства, — в голосе просителя прозвучала мольба и отчаяние.
Это наглое преследование возмутило старого священника.
Что вы себе позволяете? — Спросил он, замечая, что монах уже успел закрыть дверь на ключ, торчавший из двери. А сам ключ монах, не поднимая капюшона, спрятал в складках сутаны.
Врагов, по крайней мере, открытых врагов у Папы не было.
Нереальность всего происходящего сейчас сковала его мышцы странным оцепенением, и он застыл, не в силах вымолвить не слова.
«Сейчас я умру!» — пульсировала настойчивая мысль в висках. Сердце стучало, словно в ушах. Каждый удар сердца был как последний. В руке у незнакомца сверкнул кинжал.
Монах откинул скрывающий лицо капюшон, и на плечи, покрытые грубой черной тканью рясы, упал поток белокурых, золотистых локонов.
Папа понял, что перед ним женщина. Страх начал отступать.
Прекрасное лицо незнакомки с сияющими решимостью голубыми глазами, притягивало к себе какой-то дьявольской силой. В её маленькой, изящной руке, увенчанной перстнем с красным рубином, был зажат остро заточенный кривой кинжал.
Выслушайте меня! — Выкрикнула девушка. И это вывело священника из оцепенения.
Выслушайте меня, или я убью себя прямо на ваших глазах!
Хорошо. Хорошо, дитя моё, — проговорил Помазанник Божий. Шок и оцепенение быстро уходили.
— Я слушаю тебя. Чем дольше я живу на этой усталой земле, тем больше стал осознавать, что не понимаю в людях очень многого, но никак не могу постичь, что именно из непонятого мною я всё же понимаю, и никогда на смогу ощутить разницу между тем, что я уже понял и тем, чего я не понимаю.
Может быть, вы всё-таки предложите даме сесть? — Проговорила незнакомка.
Большей наглости за всю свою бытность священником папа еще не встречал, но сейчас почему-то он принял вопрос как само собой разумеющееся.
Да, да, пожалуйста, садитесь, — смущенно проговорил он. И затем уже окончательно уже взяв себя в руки, сказал:
Я слушаю вас.
Тем временем почти совсем стемнело. Папа встал, и сам зажег свечи.
То ли бесконечная вереница костров, с горевшими на них еретиками, давила на его душу, то ли страшное, кровопролитное восстание крестьян в Испании недавно, тяготило его… Как знать, как знать… На душе было тягостно и неспокойно. Потенциальные возможности его как теурга, направленные на объединение и укрепление католического эгрегора, дали, к сожалению, совсем не те результаты, о которых он мечтал в юности.
Мечты, к несчастью, часто разбиваются о холодную расчетливость этого убогого жалкого мира.
«Что делать?» — этот вопрос давно мучил Помазанника Божьего. Он словно чувствовал, что уже долгое время делает что-то не то. Но что-то кардинально изменить не хватало ни сил, ни времени, ни желания… Багровое солнце уже заходило. Последние лучи закатного солнца разбивались о складки черных штор красного зала.
Что-то ускользающе-таинственное было в этих бледных сумерках. Папа ощутил как вечность, словно соприкасается с ним своей невидимой полой. И каждый его шаг словно приближал его к вечности и бессмертию… Или ему так казалось?
Вместе с солнцем, казалось, уходила сама жизнь. Уходила жизнь вместе со временем прожитых лет. Поступь старого кардинала была тяжела, но фигура, осанка еще хранила былое величие.
Быстро наступающие сумерки предвещали конец бездонного дня и возможность наконец-то расслабиться… Черный вторник наконец-то подходил к концу.
Неясная тень мелькнула перед ним, материализовавшись в одетое во всё черное монаха, с опущенным капюшоном. Монах, согнувшись, неловко упал на колени, едва не свалив божьего Ставленника наземь, и крепко обхватил его колени.
Разговаривать ни с кем категорически не хотелось. Папа давно уже растерял всех своих друзей после избрания его на престол. Да и были ли они друзьями?
Папа автоматически перекрестил монаха, протянул руку с перстнем для поцелуя, и, бормоча слова благословения, быстро двинулся в свои покои, рассчитывая отвязаться от возможного просителя.
Но монах неотвязно шел за ним.
Выслушайте меня! — услышал Папа мелодичный звонкий голос, и дыханием Вечности дохнуло на него от этого голоса.
Не сегодня, сын мой, не сегодня, — проговорил священник, продолжая идти не оборачиваясь.
Приходите завтра, запишитесь в канцелярии на аудиенцию, и я приму вас, если будет свободное время.
Папа быстрым шагом прошел в свои покои, удивившись по пути отсутствию слуги.
Монах не отставал от него. Проследовав в покои Главы католического мира, как в свои собственные.
Выслушайте меня, мой господин! Дело не терпит отлагательства, — в голосе просителя прозвучала мольба и отчаяние.
Это наглое преследование возмутило старого священника.
Что вы себе позволяете? — Спросил он, замечая, что монах уже успел закрыть дверь на ключ, торчавший из двери. А сам ключ монах, не поднимая капюшона, спрятал в складках сутаны.
Врагов, по крайней мере, открытых врагов у Папы не было.
Нереальность всего происходящего сейчас сковала его мышцы странным оцепенением, и он застыл, не в силах вымолвить не слова.
«Сейчас я умру!» — пульсировала настойчивая мысль в висках. Сердце стучало, словно в ушах. Каждый удар сердца был как последний. В руке у незнакомца сверкнул кинжал.
Монах откинул скрывающий лицо капюшон, и на плечи, покрытые грубой черной тканью рясы, упал поток белокурых, золотистых локонов.
Папа понял, что перед ним женщина. Страх начал отступать.
Прекрасное лицо незнакомки с сияющими решимостью голубыми глазами, притягивало к себе какой-то дьявольской силой. В её маленькой, изящной руке, увенчанной перстнем с красным рубином, был зажат остро заточенный кривой кинжал.
Выслушайте меня! — Выкрикнула девушка. И это вывело священника из оцепенения.
Выслушайте меня, или я убью себя прямо на ваших глазах!
Хорошо. Хорошо, дитя моё, — проговорил Помазанник Божий. Шок и оцепенение быстро уходили.
— Я слушаю тебя. Чем дольше я живу на этой усталой земле, тем больше стал осознавать, что не понимаю в людях очень многого, но никак не могу постичь, что именно из непонятого мною я всё же понимаю, и никогда на смогу ощутить разницу между тем, что я уже понял и тем, чего я не понимаю.
Может быть, вы всё-таки предложите даме сесть? — Проговорила незнакомка.
Большей наглости за всю свою бытность священником папа еще не встречал, но сейчас почему-то он принял вопрос как само собой разумеющееся.
Да, да, пожалуйста, садитесь, — смущенно проговорил он. И затем уже окончательно уже взяв себя в руки, сказал:
Я слушаю вас.
Тем временем почти совсем стемнело. Папа встал, и сам зажег свечи.
Страница
1 из 2
1 из 2
