Saltar a ninguna parte

Звонит телефон, это в первом часу-то? Ванда выпрямляется и садится. Интересная певичка, лет двадцати шести с хвостиком. Никогда раньше не замечал, что она держит аппарат рядом с кроватью. По крайней мере, легко дотянуться.

Ванда вешает трубку, но едва мы возвращаемся к нашим делам, телефон звонит снова. Она встаёт и пересаживается на свою сторону кровати. Из темноты блестят отражённым лунным светом собачьи глаза.

Это можно понять — артистам приходится поднапрячься, чтоб сдерживать натиск кино. Даже всемирно известная Сьюзен Бернар снялась в фильме. А в Нью-Йорке, слышал, и вовсе показали ленту, вторгшуюся на вандины поля охоты — звуковую.

Ванда договаривает с телефонным собеседником, наблюдая за пульсацией, и мы снова выпадаем из мира людей.

Вино допито, сигареты выкурены. Певичка заявляет, мол, буду спать, выступление завтра.

Ищу на полу рубашку, она обошлась в четверть стоимости клифта, надеюсь, псина не добралась. На ступеньках поправляю поля шляпы и поднимаю ворот пальто — неожиданно холодно, аж отрезвляет.

Ванда спускается к машине, чтоб потрепал по спинке, и подурачились.

Воздух чист и пахнет зеленью. Мили светящихся дворцов, цирков, замков. Да, моя машина не оцинкованный танк, как у других ребят организации, зато спортивная.

Открываю загородку и ставлю родстер на пятачок парковки. Зубочистка, пристроенная к двери, на месте — открываю. Квартира как всегда похожа одновременно на неоконченную стройку и казарму, готовую принять пять человек «залечь на матрасы».

Утром подтаскиваю бакелитовый телефон в ванную, набираю домашний колумнистки из газеты. Напиток со льдом хорош тем, что пить приходится по чуть-чуть. Виски от этого вроде как более чистый. Хотя Дудикоф говорит, что весь местный виски лажовина против водки — её гонят из спирта. Старик вообще много говорит. Раньше он был самым фартовым доном города, верно, а теперь просто трусливый старикашка. Надеется умереть в своей постели при нотариусе и враче. Или даже каким-нибудь — сенатором. Потому мы с Джеромом и завели себе отдельный бизнес.

— Ты, Джоан? Детка… Олрайт, помню, ты просила не назвать так. Пошутил. Слушай, нужна в следующем «Мисто» колонка о кулачных боях, и намекни, где пройдёт подпольный матч с тотализатором. Пиши как хочешь. Кто дерётся? Собираюсь подписать Ким Чен Дука, а Джером подбивает клинья к «Груму» Горману. Какая ещё битва тигра и дракона? Главное, чтобы вышло не заумно. Нам нужны кошельки всех бездельников города, а не только яйцеголовых. Что? Джером допекает? О-кей, поговорю с персонажем.

Да, этот ломоносый верзила из тех, что начинают психовать, если заметят, что мир вертится не вокруг них одних.

Ловлю себя на том, что уже битых три минуты смотрю в опустевший стакан. Пора продолжить. «Рулеточная мельница» на Фримонт-стрит как раз подойдёт.

Из-под локтя выглядывает клетчатая кепка — соседский мальчишка прибежал за монеткой — открыл ворота парковки. Держи пенни.

За швейцара сегодня стоит Альберто. Сейчас скажет: «Здорово, не подкинешь полгранда?» — Здорово, Билли-Майк, не стал бы просить, но не подгонишь полкосой?

Бог тебе подкинет. Сижу, из газетки узнаю, как в Италии стартовала «Милие Милле». Не успеваю управиться с едой, как малый вытягивается у стола с полотенцем. Мол, сэр, дон велел вас позвать.

Дудикоф так разжирел, что сидя на стуле в своих огромных роговых очках напоминает поставленную на хвост черепаху. Видимо, его толстая, как нога поварихи, шея давит связки, потому что сипит, как простуженный. Всё будет тип-топ, говорю.

Милтон, помощник и телохранитель босса, выпускает меня из кабинета. У Милтона такие брови, кажутся приподнятыми. Ему это дело помогает, производимое впечатление.

Джером приволок новенького, Андониди кличут. Что ж, пусть лезет на заднюю седлушку. Моя машинка, мазуриками Милтона натёртая до блеска, красуется красными спицами и белыми покрышками.

Слушать, как машина поршнями играет джаз, это самое приятное в работе. Но вот мы подъехали к варьете, где выступает артист художественного свиста, у которого украли! опиум организации.

Не дожидаясь, пока ирландец до немоты запугает персонажа своей маловысокохудожественной речью, беру переговоры на себя. И по правилам профессии жестикулирую перед носом свистуна выкидным ножом. Мол, посмотри со сцены, зал видит высокую квалификацию твоей артистичной физиономии последний раз. А это чистая правда. В открытую дверь кулис видно: зал заполняется. Девушками помоложе, из колледжей, прихватившими на каникулы в Вегас папкину чековую книжку. Есть дамочки постарше, поддатые уже, мотаются на людях, лишь бы не остаться в номере наедине с мыслями о суициде и так далее. И может быть, они на него пришли посмотреть.

И артист, не рискуя капиталом, выкладывает всё. Порошок он на улицу толкнул. Он опиум — хулиганью продал. И называет имя.