Мармелад

Варька решительно перехватила инициативу и разложила на столе содержимое клада: старое зеркальце в бронзовой оправе, карты таро, какие-то черные бусы, непонятную линзу тёмно-синего цвета и круглую жестяную коробочку, на который были нарисованы веселящиеся под деревом дамы с высокими, как гнездо, прическами и кавалеры в смешных коротких штаниках и париках. Коробочка было совсем небольшая, едва больше ладони и толщиной чуть больше сантиметра. По её ободу было что-то написано готическим шрифтом, а на днище был ещё вензель и странный знак, похожий на руны.

Она попробовала, зацепив ногтями, снять крышку, но та не поддавалась.

— Дай я! — Санька что есть сил, обхватил коробочку, потянул, и крышка со звоном отошла. Одновременно, в глубине комнаты, в старинном буфете что-то упало с глухим стуком. Варька плечом прижалась к мальчику.

— Пойду, гляну, — нерешительно промямлил Санька, — может, мышь?

Выходить из желтого круга света не хотелось, но мальчик включил фонарь и решительно шагнул в темноту. Кроме старых пыльных бокалов, там была ещё полочка, и на ней, скрытая кружевным пологом, плашмя лежала иконка, толстая, в потемневшем золоченом окладе.

— Бог упал! — радостно закричал Санька, — мышка бежала, хвостиком махнула, бог упал и не разбился. У него парашют, как у Супермена!

— Дурак.

— подытожила Варька, — говорят это нехорошо…, — и замолчала.

Сквозь синюю линзу всё выглядело так странно, как во сне: и лунные вихри метели за окном, и корчащийся, искаженный стеклом Санька, и шестигранные звёзды свечей во мраке, и мерцающие во тьме хрустальные глаза птицы. На минуту ей показалось, что куртка, висящая в углу, на стене, шевелится, и девочка отбросила линзу.

— Принеси воды! — решительно заявила она Саньке.

— Ты чего? У нас газировки ещё до фига. А хочешь, чай на керосинке сварю, там на веранде есть. А давай шампанское допьем! Там в прихожей полбутылки стоит.

— А неси шампанское! Только потом. Мне вода нужна в стакане.

Санька округлил глаза.

— В третьем классе, а как маленький! Гадать я буду. Духов вызывать. Бабушкина бабка, говорят, из Франции. Ведьма была, понял! А её ведьмино зеркало теперь моё. Тащи давай, а то колдунство наложу, сильную магию.

Пока Варька сооружала композицию из воды, зеркальца и двух свечей, Санька изучал содержимое расписной коробочки. К синеватому металлу прилипли какие-то тонкие чёрные пластинки, видом и размером похожие на обычные флешки.

— Что это, тоже какое-то зелье? — спросил он Варьку.

— Да фиг его знает? Может, какие-то колдовские конфетки, для ясновидения?

Санька отколупнул одну, и посмотрел сквозь неё на свет. Она была вроде темно-рубинового леденца, жесткая и холодная на ощупь. Сияние свечи едва пробивалась через пластинку огненным оком. Машинально, Санька лизнул языком пластинку. Она была горькая и пахла мышами.

«кебороб ребоб ребор! — что-то прошептало в его голове, — и три сикеля ячменя.» Железные обручи колёс с грохотом катились по мостовой, а в свете факелов возникали ужасные, грязные, как у бомжей с Выхина, рожи. Пахло рыбой и горелым маслом, и узкое устье улицы мясорубкой перемалывало толпу.

— Эй, — хлестала по щекам его Варька, увидев, как закатились глаза на бледном и растерянном лице мальчика, — что с тобой?!

— Так, кошмар какой-то. Наверное, спать хочу!

— Ты не спать, а жрать хочешь. Вот. Это от голода. На! — Варька сунула ему апельсин, а сама разлила по бокалам остатки шампанского.

Санька накатил, заметно повеселел, и сунул в печь целых пять поленьев.

— А в коробочке правда конфетки! — сообщила ему Варька, — видишь, что написано «Marmelade», и ещё что-то, но я не знаю.

Задумчиво вытащила одну и тоже лизнула.

— Для ведьм, наверное, противная! — и выплюнула обратно.

Зеркальце все не хотело прилаживаться, падало, пока Санька не укрепил его стопкой книжек. Свечи мерцали, играя цветными бликами в стеклянных шарах на ёлке, паучьи тени бегали по потолку, и завывал ветер в трубе.

Внезапно по ногам потянул сквозняк, и шипящий, как старая пластинка, шёпот прозвучал в голове девочки «Сс… зачем ты бесспокоишшь меня, дитя? Давно выросла лоза. Где горел огонь — горит василек, где лилась кровь — колышется чертополох, где стоял стон, стелется туман. Дороги назад нет! Скрещено, спилено, размолото, расколото! Пепел на губах, пепел… — шипел голос.

Внезапно предметы в доме пришли в движение. Из кастрюли на печи выпрыгнула безголовая курица, и хлопая крыльями, закружилась по дому. Стулья, выгибая ножки, пустились в пляс вокруг елки. Вытягивая, как спрут, щупальца-рожки, по потолку медленно ползла люстра, и с неё под ноги сыпались мыши с маленькими факелами-спичками, с писком убегая под комод.

Ёлка покачивалась и фигурки девочек, космонавтов и докторов печально звенели.