Вороны

Тогда мы с Лариным пошли в лес, наметить, с чего и как начинать.

Яковлев снова затянулся сигаретой и продолжил:

— И вот что интересно. Лесок — маленький, но когда туда входишь — кажется, как будто ты в глухой чащебе. Тишина там мертвая, полумрак, мох едва не по колено… Как в сказке. А еще там — вороны. Ну, птицы.

— Ты же говоришь, там тихо было? — перебил его я.

— Или для красного словца сказал?

— Нет, там и правда было тихо. И вороны сидели на деревьях и смотрели на нас. Представляешь, огромный дуб — и на нем с нижних ветвей до самой вершины пол-сотни воронов? Ни один не каркнет, не взлетит — просто сидят и смотрят. Мне не по себе стало, а Ларин даже к одному дереву подошел и толкнул его ногой, чтобы птиц согнать. Те — ни в какую, дерево тоже не качнулось, только в кроне у него загудело, как в бурю. Я помощника одернул, побродили мы с ним еще, оценили почву, деревья — работа и вправду серьезная, даже с современной техникой… Потом, когда эта техника прибыла, я еще раз позвонил Зельцеру, сообщил об этом, а заодно попробовал рассказать про чудеса в лесу, но я ж говорю — скот… «Ты че? Ты работать туда отправлен или вола гонять? Какие, на хер, вороны?» На следующий день мы работать и начали.

До этого в лесу я просто чувствовал беспокойство, как будто что-то необычное рядом и ко мне присматривается. может быть, в птицах дело, не знаю. Трудно сказать. Но когда мы начали деревья валить — тогда мне просто жутко стало. особенно жутко, когда стоишь на свету, рядом моторы ревут, пилы воют, рабочие перекликаются и матерятся, смотришь туда, в лес, в полутьму, и кажется, что оттуда тоже кто-то смотрит, с ненавистью. Понятное дело, воронов мы всполошили — кружат над лесом, а орут так, что даже машины заглушают. Рабочие, вижу, тоже себя неуверенно чувствуют — один Ларин доволен, ходит с гордым видом, поплевывает под ноги, на рабочих кричит, чтоб не устраивали перекуров каждые пять минут, хотя те и так потные все.

Постепенно добрались мы до самой лесной сердцевины. Когда идти туда было нужно, по уже очищенной территории, то все время казалось, как будто по свежей ране идешь, земля черная под ногами — как кровь запекшаяся. Вороны уже ни днем, ни ночью не умолкали, спать было невозможно. Но кое-как дошли мы до такого дуба, который в толщину было и втроем трудно обхватить, а деревья вокруг ему и в подметки не годились. Опасно такие старые деревья валить, но ничего не поделаешь — надо, контракт на то и заключали. Вообще, дерево было удивительное, и не одно поколение пережило. Один рабочий присмотрелся и сказал, что на коре какие-то знаки вырезаны, едва заметные, и что нужно хотя бы их сфотографировать, может быть, это что-то важное, но я этого не услышал, а Ларин того рабочего послал куда подальше, чтобы намеченный план не срывал.

Начали валить. Трудно это было, древесина как каменная, две больших пилы загубили, но дело пошло. Причем твердым был дуб только на сантиметров десять в глубину, а потом какая-то белая мякоть шла, какой я у деревьев и не видел. Вороны вообще с ума сошли — мне тогда показалось, что они не просто каркают, а на каком-то членораздельном языке орут. Но это еще ладно, а вот когда старый дуб падать начал, такой крик на весь лес раздался, что я чуть не умер на месте — и крик этот явно донесся из большого дупла на упавшем дереве. Тогда мне совсем жутко стало — даже не понятно было, животное это, птица или еще кто, а кричало оно как перед смертью. Рабочие как стояли, так и замерли, кое кто даже что в руках держал, на землю выронил. Один Ларин захихикал, достал фонарик и полез в дупло. Потом меня зовет, и вроде как все еще смеется: «Посмотри, начальник, какую я херовину поймал!» Я подошел, глянул — и сразу отшатнулся, так страшно и мерзко стало, как будто на ребенка смотришь, которого из матери вырезали. Представь себе дупло, в котором все переплетено какими-то толстыми зелеными веревками — то ли паутина такая, то ли стебли, то ли еще что. И вот среди них дергается большой ворон без перьев, кожа у него белая, а глаза как будто светятся, хоть и видно, что он совсем старый, дряхлый. Мы с помощником на него смотрим, и он тоже дергаться перестал, глянул на нас — и снова закричал: меня снова всего передернуло — ведь явно он все понимает, просит нас его не убивать. Ну, тут и рабочие подошли — тоже хотят посмотреть. Ларин — и как ему не противно и не страшно было? — вытащил ворона за крыло из дупла и бросил на землю. Люди наши попятились, а птица опять закричала, совсем уж жалостливо. И опять Ларин меня опередил — пока я думал, что делать, он поднял ногу да на старого ворона и наступил со всей силы: «Подыхай, мразь бесперая! Орать тут еще будешь… « И смотрит мой помощничек на меня с довольным видом, вроде бы ждет, что я его за смелость похвалю.

А я чувствую, что что-то изменилось, только вот не могу понять, что именно. Вдруг дошло: а вороны-то больше не кричат, опять тишина мертвая повисла.