Я убила мужа

Руки разжались — прихваченное в ванной рассыпалось по полу. Кресло было повёрнуто ко мне лицом, а дверь в спальню была распахнута настежь!

«Его дух сидит сейчас в кресле и с укором и злобой смотрит на меня», — подумалось мне.

Я долго стояла, опешив, но полный штиль данного момента привёл меня в чувство. Я стала медленно подходить к двери в спальню.

Он по-прежнему лежал на кровати в неизменной позе. Мелькнувшая мысль: он жив и мстит мне сейчас нагоняя страх, продержалась недолго, лишь вспыхнув в сознании как метеор.

Нет, — это всё нервы. Но дух его определённо здесь присутствует! Что? Нет, не может быть, я заговариваюсь! Может подойти к кровати и проверить… пульс? Не-ет, сейчас, после всего этого, я уже не смогу.

Я положила ладонь на лоб, подумав, что это выглядит театрально, но он показался мне горячим. Я направилась в кухню, решив успокоиться: выпить коньяка, который стоял на кухне в одном из верхних посудных шкафчиков, а потом, не медля отправиться на вокзал. И пусть ночной поезд унесёт меня подальше от этой нечистой квартиры.

Каждое лето, отвозя детей на каникулы в деревню, я гадаю, какими они вернутся. Они так быстро растут… Теперь уже никто не будет учить их десять месяцев в году, что дело мужчины — гадить, а дело женщины — ходить за ним с половой тряпкой. Моему старшему четырнадцать. Боюсь, его я уже потеряла. Младшему семь… — какая ясная жизнь у него впереди!

Открыв один потом второй кухонный шкафчик, я нашла бутылку коньяка с тремя звёздочками на верхней этикетке, в которой оставалось граммов 150.

Дверь в спальню, в этот раз, осталась открытой. Он встал, и тихо подкрался к кухне, присев на корточки, выглянул из-за косяка двери.

Вот сейчас-то до него дошло, что хоть и действовал он не совсем понимая, что делает, но делал всё в направлении мести, и мести жестокой. Он вспомнил всё и понял всё. Тогда утром, когда жена поставила перед ним чашку кофе и ушла в ванную, он решил втихаря выпить. Он налил себе коньяка, и, чтобы жена не заметила и не стала потом его пилить, обзывая алкоголиком, отлил примерно тоже количество кофе из чашки в бутылку с коньяком. Коньяк оказался испорченным, но, рассуждал он тогда так: она его не пьёт, а потом, когда-нибудь, когда она не против будет, он выпьет и такой.

Он даже на миг испугался, хотел, было, её остановить. Но неожиданно одёрнул себя. «Кто к нам с мечом войдёт»… Я, схватив первую попавшуюся под руку посудину, налила в неё коньяк и опрокинула в себя залпом. Вкус и крепость меня удивили.

Сердце его сжалось, когда он увидел это. Но неожиданно в сознании что-то перевернулось (она же хотела его отравить), и он облегчённо вздохнул. Она допила чашу до конца. Она, доведённая до нервного срыва, выпила его — этот коньяк. Выпила потому, что знает, — коньяк помогает успокоиться. Но она не знает, что этот, именно этот коньяк, поможет ей успокоиться навсегда. А у него прекрасное объяснение — алиби. Так сказать: «За что боролись, на то и напоролись».

Он мысленно простился с ней, поднялся и вошёл в кухню.

Я уронила кружку, из которой выпила. Кружка разбилась.

«Разлетевшиеся осколки, как салют моей победе», — произнёс он, приближаясь ко мне. Неожиданно я ощутила удушье, качнулась и на миг закрыла глаза.

Он в этот момент почувствовал победу и поддержку своего ангела хранителя. В одно мгновение пронеслось в его голове: если бы не желание выпить утром и не пришедшая в голову подмена части коньяка частью кофе, а тем самым, уменьшения количества отравы в чашке, а потом, потом… В следующую секунду он прочёл по её лицу — у него остаётся слишком мало времени, чтобы всё ей объяснить. Он начал быстро, чуть ли не скороговоркой рассказывать ей о её ошибках, спеша и, в то же время, наслаждаясь, видя, как умирает его не состоявшийся убийца.

Но умирает она не совсем быстро, подмечал он и объяснял себе это тем, что концентрация цианида в кофейно-коньячном напитке выше, чем была в его чашке, но не слишком высокая, чтобы сразить наповал.

Он подошёл к ней, и их глаза встретились.

В её взгляде он не смог угадать намерений, о чём она думает в этот момент; и не догадался, что она, даже в этот последний миг решила не сдаваться… «Мы с тобой прожили пятнадцать лет, ты мне не чужая, и два сына у нас», — вымолвил он, попытавшись прижать меня к себе, чтобы моя смерть была, как бы символична — на его руках.

В этот трогательный, на его взгляд, момент, он увидел моё яростное движение: правой рукой я схватила большой кухонный нож, лежавший, как будто специально, рядом на столе. В следующий же миг я со всей вспыхнувшей во мне злобой и отчаяньем ударила… Мой удар был удачен: нож, пройдя между рёбер в левой части его груди, вонзился ему в сердце… Моя кисть, соскользнув с рукоятки ножа, сильно порезалась, но не причинила мне боли.

Он думал, что, нет, не удалось ей его убить.