Лом ещё раз ударил о разбитую бетонную крышку и без труда отделил гробницу от фундамента, удерживающего её в земле последние десять лет. Тяжёлый камень поддели ломом и вытащили из рыхлой земли, ставшей от цементной крошки серой. Они отбросили её в сторону, где стояла, заботливо приставленная к дереву, могильная плита. Гробница, ломая ветви кустарника, глухо ударилась о землю, подняв в воздух облачко белой пыли.
Добавить в моё избранное
12 мин, 35 сек 18976
Всё, Семёныч, — сказал Вадим: невысокий лысоватый старик, — можешь копать.
Они отошли к чёрной чугунной ограде, возле которой, скрываясь от слабого, но холодного ветра, стояла бледная женщина лет сорока и толстая приземистая старуха, выполняющая роль официального представителя на процедуре эксгумации.
Ирония судьбы.
— Сказал я тихо, взяв лопату и подойдя к могиле.
— Десять лет назад я сам копал её.
Я взглянул на моих случайных коллег по этому непривычному делу, слегка улыбнувшись. Стасик — невысокий, плотного сложения мужичёк, стоявший рядом с Вадимом, понимающе улыбнулся, остальные хранили официально-скорбное выражение лица. Сергею с Вадимом, в конце концов, без разницы было, кто копал эту могилу, и что в ней лежит: их занимала лишь возможность немного заработать в воскресный, осенний день, что могло послужить и поводом к тому, чтобы «посидеть» вечерком. Думаю, в душе они искренне благодарили сестру, умершей десять лет назад женщины, которая, ни с того ни с сего, решила перезахоронить прах своей покойной родственницы на родном для её семьи кладбище. За эту процедуру нам троим была обещана довольно солидная сумма, к тому же, мои напарники не скрывали радости от того, что я изъявил желание сделать практически всю работу самостоятельно, их же задача состояла в том, чтобы расчистить место и убрать памятник. Они хорошо знали меня, поэтому не удивились и не стали задавать лишних вопросов.
Лопата легко вошла в землю, которая по прошествии стольких лет всё ещё оставалась мягкой.
Это и в самом деле была ирония судьбы, её злая шутка. Сперва я подумал, что это ловушка, ловушка идиотская по своей простоте. Вообще-то, это чувство оставалось у меня до сих пор и было весьма неприятным.
О том, что предстоит вскрывать именно эту могилу, я узнал вчера. Слова, сказанные по телефону, словно вернули меня на десять лет назад, заставив вспомнить всё, что произошло той ночью. Я думал, что эти воспоминания давно затёрлись в моей памяти, оставив лишь значение самого факта, да горстку смутных образов. Но это было не так. Не зря, видимо, последние десять лет, это место было для меня святым.
Признаться, я всегда питал слабость к кладбищам. Этим местам, одарённым своими, необычными тишиной и покоем, позволявшим хотя бы временно уйти из мира шума и серых будней, забыть свои проблемы, и остаться наедине с собой и ещё с чем-то, чем-то чарующим и непостижимым, что можно было найти только здесь. За это я любил кладбища, любил их ещё с детства: узкие, заросшие тропинки меж кружевных металлических оград, величественные могильные плиты с начертанными на них эпитафиями, словно послания из глубокого прошлого, но больше всего меня очаровывали старые памятники. Сделанные из потемневшего камня, вросшего в землю, на котором редко можно было разобрать даты: они, скрытые высокой, высохшей травой, покрытые шершавой коркой лишайника, были, словно, свидетелями того далёкого времени, когда кладбище ещё только зарождалось, а рядом с ним обитали совершенно другие люди, жившие совершенно другой, далёкой от нас, жизнью. Тогда оно ещё не простиралось на сотни метров, ощетинясь белыми надгробиями и крестами, словно сюреальным каменным лесом. Они были наследниками истории, что протекала вокруг, приносившей в мир множество известных и забытых людей, но, в конечном итоге, оставляющей после себя лишь их трупы, которые неминуемо оказывались здесь, под рыхлыми погостами, погруженными в тишину и шорох высокой травы. Меня всегда увлекала тайна, похороненная под этими камнями. Как часто я мечтал, чтобы они могли поведать мне о тех, кто лежит под ними, и что привело их сюда, в место, откуда нет выхода, где всем нам, так или иначе, суждено оказаться. На большинстве из них невозможно было разобрать каких-либо надписей, что всегда весьма печалило меня. Я всегда испытывал особый трепет, извлекая из таких, неизвестных, могил старые, истлевшие кости, кости людей, живших когда-то очень давно, людей известных и нет, красивых и уродливых. Когда-то все они были разными, но смерть приравняла их, сделав одинаковыми. Она не разделяла ни бедных, ни богатых, ни красивых, ни уродливых; перед смертью все были равны и все, по её молчаливому велению, превращались в пожелтевшие кости и беззубые черепа.
После того, как меня отчислили из института, я устроился работать на кладбище. Это было красивое кладбище, то, на котором я когда-то мог проводить целые дни, гуляя меж могил и оград, то, которое я всегда любил за его уединённость и покой, покой в полном смысле этого слова. Стоявшее на небольшом удалении от окраин села, оно всегда казалось мне лучшим, лучшим кладбищем и самым лучшим местом, стоявшим на окраине этого бесноватого мира.
Должность моя была весьма необычной. Я исполнял обязанности кладбищенского сторожа и могильщика, ко всему прочему, в мои обязанности входил уход за кладбищем и могилами. Я поселился в маленьком домике, стоявшем вплотную к нему, что было весьма удобно.
Они отошли к чёрной чугунной ограде, возле которой, скрываясь от слабого, но холодного ветра, стояла бледная женщина лет сорока и толстая приземистая старуха, выполняющая роль официального представителя на процедуре эксгумации.
Ирония судьбы.
— Сказал я тихо, взяв лопату и подойдя к могиле.
— Десять лет назад я сам копал её.
Я взглянул на моих случайных коллег по этому непривычному делу, слегка улыбнувшись. Стасик — невысокий, плотного сложения мужичёк, стоявший рядом с Вадимом, понимающе улыбнулся, остальные хранили официально-скорбное выражение лица. Сергею с Вадимом, в конце концов, без разницы было, кто копал эту могилу, и что в ней лежит: их занимала лишь возможность немного заработать в воскресный, осенний день, что могло послужить и поводом к тому, чтобы «посидеть» вечерком. Думаю, в душе они искренне благодарили сестру, умершей десять лет назад женщины, которая, ни с того ни с сего, решила перезахоронить прах своей покойной родственницы на родном для её семьи кладбище. За эту процедуру нам троим была обещана довольно солидная сумма, к тому же, мои напарники не скрывали радости от того, что я изъявил желание сделать практически всю работу самостоятельно, их же задача состояла в том, чтобы расчистить место и убрать памятник. Они хорошо знали меня, поэтому не удивились и не стали задавать лишних вопросов.
Лопата легко вошла в землю, которая по прошествии стольких лет всё ещё оставалась мягкой.
Это и в самом деле была ирония судьбы, её злая шутка. Сперва я подумал, что это ловушка, ловушка идиотская по своей простоте. Вообще-то, это чувство оставалось у меня до сих пор и было весьма неприятным.
О том, что предстоит вскрывать именно эту могилу, я узнал вчера. Слова, сказанные по телефону, словно вернули меня на десять лет назад, заставив вспомнить всё, что произошло той ночью. Я думал, что эти воспоминания давно затёрлись в моей памяти, оставив лишь значение самого факта, да горстку смутных образов. Но это было не так. Не зря, видимо, последние десять лет, это место было для меня святым.
Признаться, я всегда питал слабость к кладбищам. Этим местам, одарённым своими, необычными тишиной и покоем, позволявшим хотя бы временно уйти из мира шума и серых будней, забыть свои проблемы, и остаться наедине с собой и ещё с чем-то, чем-то чарующим и непостижимым, что можно было найти только здесь. За это я любил кладбища, любил их ещё с детства: узкие, заросшие тропинки меж кружевных металлических оград, величественные могильные плиты с начертанными на них эпитафиями, словно послания из глубокого прошлого, но больше всего меня очаровывали старые памятники. Сделанные из потемневшего камня, вросшего в землю, на котором редко можно было разобрать даты: они, скрытые высокой, высохшей травой, покрытые шершавой коркой лишайника, были, словно, свидетелями того далёкого времени, когда кладбище ещё только зарождалось, а рядом с ним обитали совершенно другие люди, жившие совершенно другой, далёкой от нас, жизнью. Тогда оно ещё не простиралось на сотни метров, ощетинясь белыми надгробиями и крестами, словно сюреальным каменным лесом. Они были наследниками истории, что протекала вокруг, приносившей в мир множество известных и забытых людей, но, в конечном итоге, оставляющей после себя лишь их трупы, которые неминуемо оказывались здесь, под рыхлыми погостами, погруженными в тишину и шорох высокой травы. Меня всегда увлекала тайна, похороненная под этими камнями. Как часто я мечтал, чтобы они могли поведать мне о тех, кто лежит под ними, и что привело их сюда, в место, откуда нет выхода, где всем нам, так или иначе, суждено оказаться. На большинстве из них невозможно было разобрать каких-либо надписей, что всегда весьма печалило меня. Я всегда испытывал особый трепет, извлекая из таких, неизвестных, могил старые, истлевшие кости, кости людей, живших когда-то очень давно, людей известных и нет, красивых и уродливых. Когда-то все они были разными, но смерть приравняла их, сделав одинаковыми. Она не разделяла ни бедных, ни богатых, ни красивых, ни уродливых; перед смертью все были равны и все, по её молчаливому велению, превращались в пожелтевшие кости и беззубые черепа.
После того, как меня отчислили из института, я устроился работать на кладбище. Это было красивое кладбище, то, на котором я когда-то мог проводить целые дни, гуляя меж могил и оград, то, которое я всегда любил за его уединённость и покой, покой в полном смысле этого слова. Стоявшее на небольшом удалении от окраин села, оно всегда казалось мне лучшим, лучшим кладбищем и самым лучшим местом, стоявшим на окраине этого бесноватого мира.
Должность моя была весьма необычной. Я исполнял обязанности кладбищенского сторожа и могильщика, ко всему прочему, в мои обязанности входил уход за кладбищем и могилами. Я поселился в маленьком домике, стоявшем вплотную к нему, что было весьма удобно.
Страница
1 из 4
1 из 4
