Добавить в моё избранное
12 мин, 35 сек 18975
И мне нравилась такая жизнь, хотя, за эти одиннадцать лет я и не обрёл ничего в ней, но, иногда мне кажется, что только это мне и нужно. Вобщем, менять я ничего не собирался.
Копать здесь было легко, и я расчитывал сделать всю работу часа за два. Несмотря на предложение подождать в моём домике, бледная родственница решила наблюдать весь процесс от начала до конца, официальный же представитель, и вовсе, не собиралась покидать этого места. Обе они внимательно наблюдали за мной, словно за базарным напёрсточником, пытавшимся их обмануть. Это раздражало.
Контур могилы был намечен, и я начал быстро углублять её. Пока яма была неглубокой, копать было легко, потом, конечно, дело значительно замедлится: пойдёт тяжёлая глина, да и выкидывать землю наверх станет значительно сложнее, начнёт сказываться усталость.
О том же я думал и той ночью. Да, первый раз я копал эту могилу ночью. Похороны должны были состояться утром. Не знаю, к чему была такая спешка, казалось, что родственники просто хотят скорее избавиться от тела умершей. Почему, я не знал, да и, признаться, мне было совершенно не интересно.
Ночь была ясная, и, почти полная, луна ярко светилась на тёмно-синем, глубоком небе. Её холодный свет наполнял собой кладбище, делая его необычайно красивым. Помню, я долго наслаждался этой картиной, прежде чем приступить к работе. Я долго смотрел на кресты и угловатые надгробия, принявшие необычайную окраску и контрастность, на фоне, уходящего за горизонт, серебристого неба, на фоне ветвей деревьев, сквозь которые струился лунный свет, разделяясь на причудливые ленты, тянувшиеся до самой земли, тающие в её мраке. Потом я поставил на траву две керосиновых лампы, не став зажигать их сразу: луна и без того прекрасно освещала место предстоявшей работы.
Тогда здесь был дёрн. У меня ушло немало времени, на то, чтобы наметить могилу и снять его с этого места. Потом дело пошло значительно быстрее.
Край ямы уже достигал моего бедра, когда началась глина. За десять лет, под воздействием влаги и собственного веса, она успела слежаться до первоначального состояния и была ни чуть не мягче, чем в первый раз.
С удивлением я почувствовал, что где-то глубоко внутри меня, зарождается странное чувство, чувство знакомое но, одновременно, пугающе новое. Словно волнение, смешанное с чем-то ещё, чем-то, что я никак не мог определить.
Не знаю, почему она тогда решила прийти. У неё были свои странности, и, порой, её спонтанные поступки весьма трудно было объяснить, но этого я ждал меньше всего. Она появилась из темноты, тихо, словно призрак, надеясь, видимо, напугать меня. Стоит признать, что ей это удалось.
Не знаю, что связывало нас: меня — человека, живущего на кладбище, без всяких перспектив на будущее, предпочитавшего общаться скорее с мёртвыми, нежели с живыми, и её — жизнерадостную девчонку, любившую жизнь и своих многочисленных друзей, дочь весьма влиятельных людей. Иногда мне казалось, что она просто издевалась надо мной, что вся её «любовь» была большой, злой шуткой, но эти мысли разбивались вдребезги лишь при одном взгляде на неё, на её улыбку, по детски добрую, искреннею и наивную, на её глаза, на длинные светлые волосы, что золотистым потоком спускались на плечи.
Мы часами беседовали на темы, которые, как мне казалось, не могли интересовать девушку её возраста и склада ума, но она слушала меня с искренним интересом, стараясь не упустить ни слова. Мы подолгу гуляли по кладбищу, и я рассказывал ей истории захоронений, известные мне. В те минуты мне казалось, что именно в ней я нашёл человека, способного понять меня, от общения с которым я получал настоящее удовольствие, и эта мысль пугала меня. Пару раз она, оставалась ночевать у меня, из-за чего был весьма неприятный разговор с её отцом, не понимающим, как их образованная и многообещающая красавица — дочь, может общаться с «такой падшей личностью», как я. Продолжалось это четыре месяца.
Она пришла, когда края могилы уже скрыли мои плечи, и по обе её стороны, тускло горели керосиновые лампы. Она так и не сказала, почему решила прийти. Родители думали, что она ушла к подруге, живущей в соседней деревне. Она и на самом деле собиралась пойти к ней, но что-то привело её сюда.
Её звали Вера. Как же часто я вспоминал её имя, повторял его, словно в бреду, сам того не замечая. Она осталась моей единственной, кроме неё у меня больше никого не было и, думаю, никогда не будет.
Я копал, а она сидела рядом, глядя на меня. Мне казалось, что она была зачарована моей работой, словно наблюдать за этим было для неё величайшим наслаждением. Она почти всегда приходила, когда я копал могилы, вероятно, потому она пришла и тогда.
Я выбрасывал из ямы тяжёлую землю и украдкой смотрел на неё. На её лицо, такое прекрасное в дрожащем свете лампы, смешанном с серебром луны. В ту ночь я любил её, как никогда прежде, она была для меня всем, дороже самой жизни.
Копать здесь было легко, и я расчитывал сделать всю работу часа за два. Несмотря на предложение подождать в моём домике, бледная родственница решила наблюдать весь процесс от начала до конца, официальный же представитель, и вовсе, не собиралась покидать этого места. Обе они внимательно наблюдали за мной, словно за базарным напёрсточником, пытавшимся их обмануть. Это раздражало.
Контур могилы был намечен, и я начал быстро углублять её. Пока яма была неглубокой, копать было легко, потом, конечно, дело значительно замедлится: пойдёт тяжёлая глина, да и выкидывать землю наверх станет значительно сложнее, начнёт сказываться усталость.
О том же я думал и той ночью. Да, первый раз я копал эту могилу ночью. Похороны должны были состояться утром. Не знаю, к чему была такая спешка, казалось, что родственники просто хотят скорее избавиться от тела умершей. Почему, я не знал, да и, признаться, мне было совершенно не интересно.
Ночь была ясная, и, почти полная, луна ярко светилась на тёмно-синем, глубоком небе. Её холодный свет наполнял собой кладбище, делая его необычайно красивым. Помню, я долго наслаждался этой картиной, прежде чем приступить к работе. Я долго смотрел на кресты и угловатые надгробия, принявшие необычайную окраску и контрастность, на фоне, уходящего за горизонт, серебристого неба, на фоне ветвей деревьев, сквозь которые струился лунный свет, разделяясь на причудливые ленты, тянувшиеся до самой земли, тающие в её мраке. Потом я поставил на траву две керосиновых лампы, не став зажигать их сразу: луна и без того прекрасно освещала место предстоявшей работы.
Тогда здесь был дёрн. У меня ушло немало времени, на то, чтобы наметить могилу и снять его с этого места. Потом дело пошло значительно быстрее.
Край ямы уже достигал моего бедра, когда началась глина. За десять лет, под воздействием влаги и собственного веса, она успела слежаться до первоначального состояния и была ни чуть не мягче, чем в первый раз.
С удивлением я почувствовал, что где-то глубоко внутри меня, зарождается странное чувство, чувство знакомое но, одновременно, пугающе новое. Словно волнение, смешанное с чем-то ещё, чем-то, что я никак не мог определить.
Не знаю, почему она тогда решила прийти. У неё были свои странности, и, порой, её спонтанные поступки весьма трудно было объяснить, но этого я ждал меньше всего. Она появилась из темноты, тихо, словно призрак, надеясь, видимо, напугать меня. Стоит признать, что ей это удалось.
Не знаю, что связывало нас: меня — человека, живущего на кладбище, без всяких перспектив на будущее, предпочитавшего общаться скорее с мёртвыми, нежели с живыми, и её — жизнерадостную девчонку, любившую жизнь и своих многочисленных друзей, дочь весьма влиятельных людей. Иногда мне казалось, что она просто издевалась надо мной, что вся её «любовь» была большой, злой шуткой, но эти мысли разбивались вдребезги лишь при одном взгляде на неё, на её улыбку, по детски добрую, искреннею и наивную, на её глаза, на длинные светлые волосы, что золотистым потоком спускались на плечи.
Мы часами беседовали на темы, которые, как мне казалось, не могли интересовать девушку её возраста и склада ума, но она слушала меня с искренним интересом, стараясь не упустить ни слова. Мы подолгу гуляли по кладбищу, и я рассказывал ей истории захоронений, известные мне. В те минуты мне казалось, что именно в ней я нашёл человека, способного понять меня, от общения с которым я получал настоящее удовольствие, и эта мысль пугала меня. Пару раз она, оставалась ночевать у меня, из-за чего был весьма неприятный разговор с её отцом, не понимающим, как их образованная и многообещающая красавица — дочь, может общаться с «такой падшей личностью», как я. Продолжалось это четыре месяца.
Она пришла, когда края могилы уже скрыли мои плечи, и по обе её стороны, тускло горели керосиновые лампы. Она так и не сказала, почему решила прийти. Родители думали, что она ушла к подруге, живущей в соседней деревне. Она и на самом деле собиралась пойти к ней, но что-то привело её сюда.
Её звали Вера. Как же часто я вспоминал её имя, повторял его, словно в бреду, сам того не замечая. Она осталась моей единственной, кроме неё у меня больше никого не было и, думаю, никогда не будет.
Я копал, а она сидела рядом, глядя на меня. Мне казалось, что она была зачарована моей работой, словно наблюдать за этим было для неё величайшим наслаждением. Она почти всегда приходила, когда я копал могилы, вероятно, потому она пришла и тогда.
Я выбрасывал из ямы тяжёлую землю и украдкой смотрел на неё. На её лицо, такое прекрасное в дрожащем свете лампы, смешанном с серебром луны. В ту ночь я любил её, как никогда прежде, она была для меня всем, дороже самой жизни.
Страница
2 из 4
2 из 4
