Добавить в моё избранное
12 мин, 35 сек 18977
И самым страшным для меня было то, что я мог потерять её, а это было неизбежно, то, что происходило между нами, не могло продолжаться долго и, волей её собственной, или её родителей, вскоре мы непременно должны были расстаться. Я копал так быстро, как только мог, чтобы только скорее выбраться из ямы и увидеть её, наконец то увидеть, такую прекрасную, чтобы насладиться её красотой, быть может, в последний раз.
Край уже доходил мне до плеча. Копать теперь нужно было с особой осторожностью, чтобы не повредить останки. Я остановился на несколько секунд, чтобы передохнуть. Родственница стояла на прежнем месте с неизменным выражением скорби на лице, лицо представительницы не выражало ничего, кроме скуки, моих помощников я и вовсе не видел. Остановившись, я почувствовал, как прохладный ветер остужает спину, сырую от пота, от чего становилось ужасно скверно. Взглянув на дно ямы, я продолжил копать.
Сердце моё, в эти секунды, билось так, как не билось уже много лет. Странные чувства — боль и тоска, страх и любовь, смешались во мне, образовав какой-то ужасный, но, одновременно, такой сладкий и пьянящий коктейль. То, что я старался забыть все эти годы, старался, но, видимо, не хотел, и потому оно непрестанно возвращалось ко мне в образе ночных снов и вечерних воспоминаний, и теперь оно стояло передо мной, такое реальное, тёплое, и такое горькое.
Благодаря моим стараниям, я довольно быстро закончил работу и, выровняв дно могилы, с удивительной лёгкостью выпрыгнул из неё, не чувствуя совершенно никакой усталости. Она была там, была рядом, смотрела на меня таким взглядом, словно ради неё я совершил нечто героическое. Встав с земли, она медленно подошла ко мне, а я просто смотрел на неё, не в силах оторвать взгляда или сдвинуться с места. Её руки сомкнулись за моей спиной, она приподнялась на носки, чтобы поцеловать меня. Я нежно обхватил руками её голову и притянул к себе. О, как прекрасен был её запах в ту минуту, как тепло было её дыхание.
Я люблю тебя.
— Тихо прошептал я, глядя в её восхитительные, серые глаза.
А она ничего не ответила, она нежно отстранилась от меня и сделала два шага назад. Повернувшись ко мне спиной, она подошла к краю могилы и присела рядом с ней на корточки, словно силясь разглядеть что-то в трепещущем свете керосиновых ламп. Я смотрел на неё, склонившуюся над чёрным провалом могилы, на её хрупкую спину, прямые волосы, скрывавшие её лицо. Она спросила что-то, но я не помню, что именно, я просто смотрел.
Какая-то страшная и непонятная мысль крутилась в моём мозгу, мысль совершенно бредовая, но набирающая всё большую силу, по мере того, как рациональная часть моего разума отступала, а другая, тёмная и маленькая, скрытая в самых потаённых уголках моего мозга, становилась всё сильнее, вытягивая эту мысль, не давая ей пропасть в потоке бредовых фантазий.
Я смотрел на неё, всё больше увлекаемый моей новой фантазией, смотрел на её голову, так красиво склонённую над чёрной ямой, а мои ноги медленно несли мня к ней, руки сжимали грязный черенок, поднимая лопату всё выше. Как тяжело было держать её в воздухе, как устали мои руки, а мысль эта, мысль была такой притягательной, такой сладкой, но это, ведь была всего только мысль. Пальцы всё плотнее сжимали шершавое дерево… А она… как я любил её, она была для меня всем, моим идеалом, моим спасеньем, моей жизнью. О, Господи, как же я мог потерять её?! Как же это было тяжело… Глухой удар прошёл по деревянному черенку, словно по камертону, вошёл через руки в моё тело и разбежался по нему, растаяв без следа. Она упала на землю, быстро, неестественно быстро. Глухой удар… и всё.
Что же я чувствовал тогда? Страх, вину, растерянность? Нет. В тот момент каким-то непостижимым образом все эти чувства отошли на второй план, оставив место какому-то сумасшедшему восторгу, тёплому и сладкому чувству, согревавшему меня, словно горячий огонь. Да, были и страх, и вина, и горечь, но это было потом, и в несравненно меньшей степени, потом, когда она лежала на моих коленях, а я рыдал, глядя на её прекрасное лицо с широко открытыми серыми глазами, перебирая пальцами её длинные волосы. Тогда она была особенно красива, мертва, но красива, словно смерть придавала её чертам некое особенное очарование. Её, во всех отношениях, идеальное, слегка бледное лицо, чуть приоткрытые губы, и глаза, их я помню и по сей день. Для меня она осталась самой прекрасной девушкой на земле, я чувствовал это тогда, когда её тело упало на дно могилы, я чувствую это и сегодня.
Лопата зацепила что-то, даже не зацепила, скорее, каким-то внутренним чутьём я ощутил, что под, отшлифованным до блеска, железом есть что-то. Я начал осторожно разгребать землю, а потом выкинул лопату наверх и начал копать руками. Пальцы, разгребая сырую, холодную глину, то и дело натыкались на прогнившие, почти ставшие землёй, чёрные щепки — то, что осталось от гроба. Потом они нащупали что-то твёрдое и, через пару секунд, извлекли из-под глины ключицу.
Край уже доходил мне до плеча. Копать теперь нужно было с особой осторожностью, чтобы не повредить останки. Я остановился на несколько секунд, чтобы передохнуть. Родственница стояла на прежнем месте с неизменным выражением скорби на лице, лицо представительницы не выражало ничего, кроме скуки, моих помощников я и вовсе не видел. Остановившись, я почувствовал, как прохладный ветер остужает спину, сырую от пота, от чего становилось ужасно скверно. Взглянув на дно ямы, я продолжил копать.
Сердце моё, в эти секунды, билось так, как не билось уже много лет. Странные чувства — боль и тоска, страх и любовь, смешались во мне, образовав какой-то ужасный, но, одновременно, такой сладкий и пьянящий коктейль. То, что я старался забыть все эти годы, старался, но, видимо, не хотел, и потому оно непрестанно возвращалось ко мне в образе ночных снов и вечерних воспоминаний, и теперь оно стояло передо мной, такое реальное, тёплое, и такое горькое.
Благодаря моим стараниям, я довольно быстро закончил работу и, выровняв дно могилы, с удивительной лёгкостью выпрыгнул из неё, не чувствуя совершенно никакой усталости. Она была там, была рядом, смотрела на меня таким взглядом, словно ради неё я совершил нечто героическое. Встав с земли, она медленно подошла ко мне, а я просто смотрел на неё, не в силах оторвать взгляда или сдвинуться с места. Её руки сомкнулись за моей спиной, она приподнялась на носки, чтобы поцеловать меня. Я нежно обхватил руками её голову и притянул к себе. О, как прекрасен был её запах в ту минуту, как тепло было её дыхание.
Я люблю тебя.
— Тихо прошептал я, глядя в её восхитительные, серые глаза.
А она ничего не ответила, она нежно отстранилась от меня и сделала два шага назад. Повернувшись ко мне спиной, она подошла к краю могилы и присела рядом с ней на корточки, словно силясь разглядеть что-то в трепещущем свете керосиновых ламп. Я смотрел на неё, склонившуюся над чёрным провалом могилы, на её хрупкую спину, прямые волосы, скрывавшие её лицо. Она спросила что-то, но я не помню, что именно, я просто смотрел.
Какая-то страшная и непонятная мысль крутилась в моём мозгу, мысль совершенно бредовая, но набирающая всё большую силу, по мере того, как рациональная часть моего разума отступала, а другая, тёмная и маленькая, скрытая в самых потаённых уголках моего мозга, становилась всё сильнее, вытягивая эту мысль, не давая ей пропасть в потоке бредовых фантазий.
Я смотрел на неё, всё больше увлекаемый моей новой фантазией, смотрел на её голову, так красиво склонённую над чёрной ямой, а мои ноги медленно несли мня к ней, руки сжимали грязный черенок, поднимая лопату всё выше. Как тяжело было держать её в воздухе, как устали мои руки, а мысль эта, мысль была такой притягательной, такой сладкой, но это, ведь была всего только мысль. Пальцы всё плотнее сжимали шершавое дерево… А она… как я любил её, она была для меня всем, моим идеалом, моим спасеньем, моей жизнью. О, Господи, как же я мог потерять её?! Как же это было тяжело… Глухой удар прошёл по деревянному черенку, словно по камертону, вошёл через руки в моё тело и разбежался по нему, растаяв без следа. Она упала на землю, быстро, неестественно быстро. Глухой удар… и всё.
Что же я чувствовал тогда? Страх, вину, растерянность? Нет. В тот момент каким-то непостижимым образом все эти чувства отошли на второй план, оставив место какому-то сумасшедшему восторгу, тёплому и сладкому чувству, согревавшему меня, словно горячий огонь. Да, были и страх, и вина, и горечь, но это было потом, и в несравненно меньшей степени, потом, когда она лежала на моих коленях, а я рыдал, глядя на её прекрасное лицо с широко открытыми серыми глазами, перебирая пальцами её длинные волосы. Тогда она была особенно красива, мертва, но красива, словно смерть придавала её чертам некое особенное очарование. Её, во всех отношениях, идеальное, слегка бледное лицо, чуть приоткрытые губы, и глаза, их я помню и по сей день. Для меня она осталась самой прекрасной девушкой на земле, я чувствовал это тогда, когда её тело упало на дно могилы, я чувствую это и сегодня.
Лопата зацепила что-то, даже не зацепила, скорее, каким-то внутренним чутьём я ощутил, что под, отшлифованным до блеска, железом есть что-то. Я начал осторожно разгребать землю, а потом выкинул лопату наверх и начал копать руками. Пальцы, разгребая сырую, холодную глину, то и дело натыкались на прогнившие, почти ставшие землёй, чёрные щепки — то, что осталось от гроба. Потом они нащупали что-то твёрдое и, через пару секунд, извлекли из-под глины ключицу.
Страница
3 из 4
3 из 4
