Добавить в моё избранное
9 мин, 51 сек 8742
Сам виноват, нечего засыпать, где ни попадя!
Ленц заметно повеселел, потягиваясь и честя себя на все корки. Сон померк, растворился в суете воскресного осеннего утра. Можно еще погулять на ярмарке, почти до самого вечера, засветло уйти и устроиться на ночь в корчме. Насвистывая, Ленц без сожалений оставил за спиной упавшее дерево, заросли и ветхий сарай. Ноги сами несли его на ярмарочную площадь, где по традиции происходило все самое интересное.
Он увидел собачий бой — оскаленные клыки, рычание, кровь, куда петушиному! Разок прокатился на карусели: поначалу его смущало, что он будет один среди детворы — но, как оказалось, взрослых там тоже хватало. Зашел к гадалке в шатер и сразу выскочил, кашляя от ядреного запаха благовоний. Уловил мягкое звучание струн, доносящее сквозь несмолкающий гомон. Ленц не часто слышал музыку и совсем в ней не разбирался, но мелодия отчего-то взяла за душу. Она была тихая, светлая и легкая, как сияющая кругом осень, от нее веяло печалью, дорогой и Анной. Завороженный, Ленц забыл про веселье и пошел на звук — посмотреть, кто это так играет.
Сначала он увидел фургон. Крепкий, видавший виды, с окованными медью колесами и круглой рогожной крышей. Стреноженная лошадь паслась неподалеку. У фургона клевал носом старик с мандолиной. Пальцы двигались будто по собственной воле, без участия исполнителя: струны то рождали чистый, ласкающий уши звук, то срывались на визг.
Какое-то время Ленц молча стоял поодаль, наслаждаясь мелодией, потом неловко пошевелился. Под ногой хрустнула ветка. Инструмент отчаянно заверещал: от неожиданности старик выпустил мандолину из рук, и она упала в траву, честя хозяина на все лады — он так и не смог ее поймать, зато исхитрился грубо задеть струны.
— Простите, — сказал Ленц.
— Не хотел пугать. Вы хорошо играли.
— На здоровье, — улыбнулся старик, подслеповато щурясь.
— Играл, ваша правда. И в корчмах, и в баронских залах. Да сколько лет прошло, и глаза, и пальцы уже не те… Сейчас я за кучера, а на отдыхе фургон сторожу, пока хозяин дает представление. «Куклы Джакомо Ферро» — может, слыхали?
— Не слышал, — мотнул головой Ленц, отчего-то чувствуя себя виноватым, — Но обязательно схожу, посмотрю. Он здесь, на ярмарке?
— Здесь, где же еще. Идите прямо, у потешного столба свернете направо.
Ленц кивнул, благодаря за совет. И отправился смотреть кукол, хотя раскрашенные марионетки никогда его особо не привлекали.
Старик едва обозначил дорогу, и неспроста. Надо было хорошо постараться, чтобы не заметить павильон мастера Ферро.
На ветру колыхался бархатный, расшитый золотыми звездами купол. «Совершенные куклы Ферро» — гласила надпись на вывеске, выведенная крупными вычурными буквами. Для тех, кто не умел или не хотел читать, перед входом разыгрывалась сцена: девушка-зазывала вращала ручку шарманки, перед ней плясала и кривлялась кукла в человеческий рост.
Ленц узнал голос, предлагающий покупать билеты на представление. Узнал смоляные кудри и румянец на круглых щеках.
Анна нисколько не изменилась. Когда на одеревеневших ногах Ленц подошел ближе, то обнаружил, что у нее по-прежнему яркое, свежее лицо, ясные глаза и нежные губы. И тонкая, совсем девичья фигура, будто двадцать лет, минувшие с последней встречи, пролетели для нее как один миг.
— Здравствуй, Анна, — хрипло сказал Ленц, облизнув пересохшие губы.
— Давненько не виделись.
Если у Ленца и были сомнения, не ошибся ли он — они испарились как лед на солнце, стоило ему увидеть испуг девушки. Анна вскинулась, в глазах полыхнули узнавание и ужас. Она забыла крутить шарманку, тягучая, надоедливая мелодия стихла. Кукла потерянно остановилась, а потом двинулась к Ленцу и Анне, потрескивая шестеренками в механических суставах.
Это и правда была мастерская работа. Человеческое лицо, человеческое тело, переданное во всех деталях. Если не приглядываться к пустым, бессмысленным глазам, к неподвижному лицу, изрезанному трещинами фарфоровых стыков — в сумерках ее легче легкого примешь за человека. Ленц нисколько не сомневался: куклы мастера Ферро могли двигаться плавно, по-людски — просто эту заставили паясничать на потеху толпе. Если кукла будет совсем как человек, какой интерес зевакам?
— Отдых, — сказала Анна кукле, положив руку на неживое плечо.
— Иди в шатер, Дороти!
Ленца пробрал озноб. Он давно так не пугался, с самого детства: кукла невыразительно кивнула — и пошла, куда велели.
— Ну? — обронила Анна, старательно не глядя в лицо Ленцу.
— Поздоровался — и иди, куда шел. Сколько лет минуло. Разве у нас есть, о чем говорить?
— Есть, — твердо ответил Ленц, внутри весь сжимаясь от боли.
— Ты исчезла, никому ничего не сказав. Тебя всей деревней искали. Отец и мать волнуются, до сих пор тебя ждут, а ты им даже весточки не передала, что жива и у тебя все хорошо.
Ленц заметно повеселел, потягиваясь и честя себя на все корки. Сон померк, растворился в суете воскресного осеннего утра. Можно еще погулять на ярмарке, почти до самого вечера, засветло уйти и устроиться на ночь в корчме. Насвистывая, Ленц без сожалений оставил за спиной упавшее дерево, заросли и ветхий сарай. Ноги сами несли его на ярмарочную площадь, где по традиции происходило все самое интересное.
Он увидел собачий бой — оскаленные клыки, рычание, кровь, куда петушиному! Разок прокатился на карусели: поначалу его смущало, что он будет один среди детворы — но, как оказалось, взрослых там тоже хватало. Зашел к гадалке в шатер и сразу выскочил, кашляя от ядреного запаха благовоний. Уловил мягкое звучание струн, доносящее сквозь несмолкающий гомон. Ленц не часто слышал музыку и совсем в ней не разбирался, но мелодия отчего-то взяла за душу. Она была тихая, светлая и легкая, как сияющая кругом осень, от нее веяло печалью, дорогой и Анной. Завороженный, Ленц забыл про веселье и пошел на звук — посмотреть, кто это так играет.
Сначала он увидел фургон. Крепкий, видавший виды, с окованными медью колесами и круглой рогожной крышей. Стреноженная лошадь паслась неподалеку. У фургона клевал носом старик с мандолиной. Пальцы двигались будто по собственной воле, без участия исполнителя: струны то рождали чистый, ласкающий уши звук, то срывались на визг.
Какое-то время Ленц молча стоял поодаль, наслаждаясь мелодией, потом неловко пошевелился. Под ногой хрустнула ветка. Инструмент отчаянно заверещал: от неожиданности старик выпустил мандолину из рук, и она упала в траву, честя хозяина на все лады — он так и не смог ее поймать, зато исхитрился грубо задеть струны.
— Простите, — сказал Ленц.
— Не хотел пугать. Вы хорошо играли.
— На здоровье, — улыбнулся старик, подслеповато щурясь.
— Играл, ваша правда. И в корчмах, и в баронских залах. Да сколько лет прошло, и глаза, и пальцы уже не те… Сейчас я за кучера, а на отдыхе фургон сторожу, пока хозяин дает представление. «Куклы Джакомо Ферро» — может, слыхали?
— Не слышал, — мотнул головой Ленц, отчего-то чувствуя себя виноватым, — Но обязательно схожу, посмотрю. Он здесь, на ярмарке?
— Здесь, где же еще. Идите прямо, у потешного столба свернете направо.
Ленц кивнул, благодаря за совет. И отправился смотреть кукол, хотя раскрашенные марионетки никогда его особо не привлекали.
Старик едва обозначил дорогу, и неспроста. Надо было хорошо постараться, чтобы не заметить павильон мастера Ферро.
На ветру колыхался бархатный, расшитый золотыми звездами купол. «Совершенные куклы Ферро» — гласила надпись на вывеске, выведенная крупными вычурными буквами. Для тех, кто не умел или не хотел читать, перед входом разыгрывалась сцена: девушка-зазывала вращала ручку шарманки, перед ней плясала и кривлялась кукла в человеческий рост.
Ленц узнал голос, предлагающий покупать билеты на представление. Узнал смоляные кудри и румянец на круглых щеках.
Анна нисколько не изменилась. Когда на одеревеневших ногах Ленц подошел ближе, то обнаружил, что у нее по-прежнему яркое, свежее лицо, ясные глаза и нежные губы. И тонкая, совсем девичья фигура, будто двадцать лет, минувшие с последней встречи, пролетели для нее как один миг.
— Здравствуй, Анна, — хрипло сказал Ленц, облизнув пересохшие губы.
— Давненько не виделись.
Если у Ленца и были сомнения, не ошибся ли он — они испарились как лед на солнце, стоило ему увидеть испуг девушки. Анна вскинулась, в глазах полыхнули узнавание и ужас. Она забыла крутить шарманку, тягучая, надоедливая мелодия стихла. Кукла потерянно остановилась, а потом двинулась к Ленцу и Анне, потрескивая шестеренками в механических суставах.
Это и правда была мастерская работа. Человеческое лицо, человеческое тело, переданное во всех деталях. Если не приглядываться к пустым, бессмысленным глазам, к неподвижному лицу, изрезанному трещинами фарфоровых стыков — в сумерках ее легче легкого примешь за человека. Ленц нисколько не сомневался: куклы мастера Ферро могли двигаться плавно, по-людски — просто эту заставили паясничать на потеху толпе. Если кукла будет совсем как человек, какой интерес зевакам?
— Отдых, — сказала Анна кукле, положив руку на неживое плечо.
— Иди в шатер, Дороти!
Ленца пробрал озноб. Он давно так не пугался, с самого детства: кукла невыразительно кивнула — и пошла, куда велели.
— Ну? — обронила Анна, старательно не глядя в лицо Ленцу.
— Поздоровался — и иди, куда шел. Сколько лет минуло. Разве у нас есть, о чем говорить?
— Есть, — твердо ответил Ленц, внутри весь сжимаясь от боли.
— Ты исчезла, никому ничего не сказав. Тебя всей деревней искали. Отец и мать волнуются, до сих пор тебя ждут, а ты им даже весточки не передала, что жива и у тебя все хорошо.
Страница
2 из 3
2 из 3
