Добавить в моё избранное
8 мин, 16 сек 14506
Особенно выделялся в этом месте красивый арочный мост Ватерлоо, соединяющий район Вестминстера, в котором сейчас находился Джеймс, с Ламбетом на южном берегу Темзы. Но сейчас Темза была затянута серой туманной дымкой, которая почти полностью скрывала противоположный берег реки, и в которой тонул мост Ватерлоо. Снова то же серое однообразие, сводившее Джеймса с ума.
Однако, когда молодой человек свернул со Стрэнда на Савой-стрит и двинулся по направлению к набережной, произошло странное событие, нарушившее, наконец, столь удручающее Джеймса однообразие. Вдруг, по совершенно непонятной причине, он совсем перестал что-либо ощущать. Внешне, ничего не изменилось: река по-прежнему была затянута туманной дымкой, с неба продолжали падать нескончаемые дождевые капли, а прохожие периодически задевали его своими неуклюжими зонтами. Однако Джеймс больше не чувствовал ни промозглой сырости воздуха, ни капель дождя на своем теле, ни уколов чужих зонтов. Даже одежду на себе он перестал ощущать. Дышал ли он еще? Это единственное, о чем нельзя было сказать с определенностью. Но остальные его физические ощущения исчезли без следа, словно их никогда и не было.
Зато теперь он был абсолютно свободен, мог идти туда, куда ему вздумается, и никто был не в силах помешать ему. Исчезли без следа его былая нервозность и страшная скука, а на смену им пришли пьянящая свобода и легкость. Джеймс не обращал больше никакого внимания на прохожих вокруг, вечно спешивших во все стороны по улицам Лондона подобно муравьям на лесных тропинках, и даже их нелепые зонты больше совсем его не раздражали. Да и чего раньше он так переживал из-за них? Это всего лишь средства защиты людей от дождя, а их спицы-жала не смогут больше причинить ему никакого вреда. Да и сам дождь его теперь совсем не беспокоил.
Так, в этом новом для него состоянии, Джеймс встретил полдень на набережной королевы Виктории, любуясь величественной рекой, неторопливо катившей свои воды сквозь самое сердце Соединенного Королевства. Справа от него возвышалась Игла Клеопатры — вывезенный в Лондон древнеегипетский обелиск, а слева — арочный мост Ватерлоо. Но вот что странно — мост больше не был скрыт за серой туманной дымкой! Арки его переливались в солнечных лучах, а на испещренной древними иероглифами поверхности обелиска играли солнечные блики. Джеймс поднял глаза к небу и не увидел там ни облачка — яркое полуденное солнце свободно сияло в середине неба и освещало город и реку. Куда же делись бесконечные тучи, покрывавшие все небо еще минуту назад? А впрочем, что вообще тогда происходило? Джеймс не помнил и не желал вспоминать. Он целиком отдался настоящему моменту, словно начал жить только что, выйдя к набережной Темзы и подняв глаза к полуденному солнцу.
Он любовался проезжающими по набережной Виктории двухэтажными автобусами, украшенными изображениями британского флага, покрывавшими весь их корпус, и проплывающими по Темзе прогулочными речными трамвайчиками. Он вдыхал полной грудью свежий запах Темзы, исходивший от ровной водной глади. Он поднялся на мост Ватерлоо и смотрел оттуда на освещенные полуденным солнцем крыши домов Лондона. Вот там, на южном берегу Темзы — Королевский Национальный театр, одно из трех главных сооружений комплекса 'Саус-Банк', а на том берегу, с которого пришел Джеймс, чуть в отдалении возвышался величественный Вестминстерский дворец, где в настоящее время проходят заседания английского Парламента, построенный в стиле неоготики. На его северной башне, возвышавшейся над всем зданием, отмеряли непрерывный бег времени самые крупные лондонские часы — Биг-Бен.
Внезапно границы пространства начали словно раздвигаться перед Джеймсом, и, стоя на мосту Ватерлоо, он за стройными рядами офисных зданий Стрэнда, рядом с площадью Ковент-Гарден увидел Королевский оперный театр, а в некотором отдалении от Вестминстерского дворца через узкую Нортумберленд-авеню — Трафальгарскую площадь, сердце Лондона, где на месте Чарингского креста встречаются три главные артерии Вестминстера — Стрэнд, Уайтхолл и Мэлл. Сквозь стены домов взор Джеймса проникал все дальше и дальше вглубь Лондона вплоть до бывших трущоб на его окраинах. Перед его глазами одновременно были и деловой Сити, и дышащий стариной Вест-энд, и шумный центр города, и тихие окраины… Но при этом не было никакой путаницы — Джеймс ясно и четко различал каждую улицу, каждое здание!
И, самое главное, теперь не было никакого дождя и никакого тумана — только ясное голубое небо и яркое полуденное солнце! Не было также и никаких зонтов — люди ходили по улицам в легких летних шляпках, кепках и просто с непокрытыми головами, радуясь солнечному дню. Суета их тоже больше не казалась бессмысленной — напротив, любые повседневные дела были исполнены значения и озарялись радостью. Джеймс почувствовал, что любит этот город всем сердцем, и слезы счастья полились из его глаз. И это были единственные капли влаги, коснувшиеся его лица в тот день.
Однако, когда молодой человек свернул со Стрэнда на Савой-стрит и двинулся по направлению к набережной, произошло странное событие, нарушившее, наконец, столь удручающее Джеймса однообразие. Вдруг, по совершенно непонятной причине, он совсем перестал что-либо ощущать. Внешне, ничего не изменилось: река по-прежнему была затянута туманной дымкой, с неба продолжали падать нескончаемые дождевые капли, а прохожие периодически задевали его своими неуклюжими зонтами. Однако Джеймс больше не чувствовал ни промозглой сырости воздуха, ни капель дождя на своем теле, ни уколов чужих зонтов. Даже одежду на себе он перестал ощущать. Дышал ли он еще? Это единственное, о чем нельзя было сказать с определенностью. Но остальные его физические ощущения исчезли без следа, словно их никогда и не было.
Зато теперь он был абсолютно свободен, мог идти туда, куда ему вздумается, и никто был не в силах помешать ему. Исчезли без следа его былая нервозность и страшная скука, а на смену им пришли пьянящая свобода и легкость. Джеймс не обращал больше никакого внимания на прохожих вокруг, вечно спешивших во все стороны по улицам Лондона подобно муравьям на лесных тропинках, и даже их нелепые зонты больше совсем его не раздражали. Да и чего раньше он так переживал из-за них? Это всего лишь средства защиты людей от дождя, а их спицы-жала не смогут больше причинить ему никакого вреда. Да и сам дождь его теперь совсем не беспокоил.
Так, в этом новом для него состоянии, Джеймс встретил полдень на набережной королевы Виктории, любуясь величественной рекой, неторопливо катившей свои воды сквозь самое сердце Соединенного Королевства. Справа от него возвышалась Игла Клеопатры — вывезенный в Лондон древнеегипетский обелиск, а слева — арочный мост Ватерлоо. Но вот что странно — мост больше не был скрыт за серой туманной дымкой! Арки его переливались в солнечных лучах, а на испещренной древними иероглифами поверхности обелиска играли солнечные блики. Джеймс поднял глаза к небу и не увидел там ни облачка — яркое полуденное солнце свободно сияло в середине неба и освещало город и реку. Куда же делись бесконечные тучи, покрывавшие все небо еще минуту назад? А впрочем, что вообще тогда происходило? Джеймс не помнил и не желал вспоминать. Он целиком отдался настоящему моменту, словно начал жить только что, выйдя к набережной Темзы и подняв глаза к полуденному солнцу.
Он любовался проезжающими по набережной Виктории двухэтажными автобусами, украшенными изображениями британского флага, покрывавшими весь их корпус, и проплывающими по Темзе прогулочными речными трамвайчиками. Он вдыхал полной грудью свежий запах Темзы, исходивший от ровной водной глади. Он поднялся на мост Ватерлоо и смотрел оттуда на освещенные полуденным солнцем крыши домов Лондона. Вот там, на южном берегу Темзы — Королевский Национальный театр, одно из трех главных сооружений комплекса 'Саус-Банк', а на том берегу, с которого пришел Джеймс, чуть в отдалении возвышался величественный Вестминстерский дворец, где в настоящее время проходят заседания английского Парламента, построенный в стиле неоготики. На его северной башне, возвышавшейся над всем зданием, отмеряли непрерывный бег времени самые крупные лондонские часы — Биг-Бен.
Внезапно границы пространства начали словно раздвигаться перед Джеймсом, и, стоя на мосту Ватерлоо, он за стройными рядами офисных зданий Стрэнда, рядом с площадью Ковент-Гарден увидел Королевский оперный театр, а в некотором отдалении от Вестминстерского дворца через узкую Нортумберленд-авеню — Трафальгарскую площадь, сердце Лондона, где на месте Чарингского креста встречаются три главные артерии Вестминстера — Стрэнд, Уайтхолл и Мэлл. Сквозь стены домов взор Джеймса проникал все дальше и дальше вглубь Лондона вплоть до бывших трущоб на его окраинах. Перед его глазами одновременно были и деловой Сити, и дышащий стариной Вест-энд, и шумный центр города, и тихие окраины… Но при этом не было никакой путаницы — Джеймс ясно и четко различал каждую улицу, каждое здание!
И, самое главное, теперь не было никакого дождя и никакого тумана — только ясное голубое небо и яркое полуденное солнце! Не было также и никаких зонтов — люди ходили по улицам в легких летних шляпках, кепках и просто с непокрытыми головами, радуясь солнечному дню. Суета их тоже больше не казалась бессмысленной — напротив, любые повседневные дела были исполнены значения и озарялись радостью. Джеймс почувствовал, что любит этот город всем сердцем, и слезы счастья полились из его глаз. И это были единственные капли влаги, коснувшиеся его лица в тот день.
Страница
2 из 3
2 из 3
