Бесчисленные солнца рождались и умирали, коллапсируя в чёрные безмолвные фантомы, охотящиеся за всякой крупицей живительного света — зачем теперь? Безмолвными скитальцами вселенной становятся некогда цветущие планеты — хранители неведомых и, о конечно, невиданно могущественных цивилизаций. Там, где искрились озёра оазисов и пели прекрасные пёстрые птицы (о любви, конечно), лишь чёрные плато с рельефами городищ…
Добавить в моё избранное
6 мин, 8 сек 2751
Чёрные безмолвные пирамиды — огромные и источенные червоточинами лабиринтов, хранящими баснословные богатства и тайны мудрости — кому они нужны? И что дала вся так называемая мудрость бесчисленным цивилизациями, которые столь были уверены в незыблемости своих житейских формул, естественно — столь функционально банальных… О чём могли думать, мечтать и размышлять все мудрецы в этой холодной и равнодушной вселенной, механически рождающей бесчисленные миры, обречённые на гибель под сияньем далёких и холодных звёзд? О государстве, о мнимом могуществе мысли, о своём виде как высшем творении… Так ли? Гигантский червь с мозгом в полтонны, живущий в сердцевине планетоида Уль-Нд-Хаггарим, положим, имеет основания считать себя великим, могучим, почти всесильным, ибо спит он и видит многие миры, повелевая ими. Но что есть странная белковая субстанция, хилая физиологически и квазиразумом своим — так называемый человек? Кто есть Гегель, Кант или любой другой презренный болван по сравнению с тем гигантским пониманием, которое подвластно всякую секунду огромному разумному червю планетоида Уль-Нд-Хаггарим? Всякий знает его позыв, его громогласный зов в своих самых глубоких снах. А кому, кроме горстки полудурков планетки Zemlya, известен зов Гегеля или Канта? И в чём он вообще, этот зов?
Так рассуждал один пилигрим на этой самой планете Zemlya, на которой чувствовал он себя столь чуждым и одиноким. Люди не любили его, и это было взаимным неприятием. Порою спрашивали о чём он думал, почему он так мрачен и суров? В чём приговор его беспощадных глаз, видящих тьму непостижимых просторов вселенной? И бормотал он несуразицу и дикость об иных планетах и мириадах, которые постигал, прибегая к рецептам или веществам, в которых, может статься, он ведал толк. Он говорил о чудесных планетах, где нет людей, где лишь феи живут — чудесные духи озёр. И об их любви к духам деревьев, и о странных животных с прелестными и миловидными лицами (именно лицами), которые также ведут изысканные беседы, которые так любят слушать весёлые птички и гигантские, невообразимо прекрасные бабочки… Всё это было так странно, кощунственно и дико. Он был ненормален, вне сомнений… Но если этот вздор смешил немало, то рассказы о чёрных кавернах жутких одиноких планет, блуждающих по вселенной со всеми своими жуткими обитателями и чудищами, несколько настораживали, ибо и в них чувствовалась, пусть даже в этом никто не осмеливался признаваться, некая твёрдая убеждённость или знанье. Пилигрим говорил о стационарных космических рейдерах, которые часто появляются и в нашем секторе, каким бы периферийным он ни был, и о том, как чудища и всяческие монстры высаживаются на цветущие планеты и свирепыми пиратами грабят их, устанавливая неслыханные тирании. Так было и на этой планете, и не единожды. И скрылись якобы в глубинах земли те далёкие скитальцы, которые некогда правили здесь и рано или поздно будут править снова… «Вы должны возносить молитвы им, мольбы и жертвы, и если вам повезёт, вы будете услышаны», — так говорил он. И показывал знаки, которые надо рисовать в пустынных местах на гигантских камнях, чтобы с правильностию жертвы, мол, приносить… Чтобы спастись, возможно.
Все натужно смеялись, конечно. Не часто услышишь такую-то чушь. Но в глазах странника была убежденность запредельная, и было видно, что сам он баловался такими вещами. Возможно даже, он был мастером, ведавшим чудовищные и омерзительные тайны, которые проносятся сквозь века небольшой, но могущественной горсткой чёрных магов и колдунов.
«Я ведал страны, континенты и миры», — всё заливал пилигрим.
— «Я знал утробу чудовищных пещер и катакомб, где живут нглнг-нгаа». Так ему и поверили.
«Брешешь, чудак ты наш Альфредо дель Понте!», — смеялись кощунники.
— «Чушь же несёшь, бормочешь чепуху».
Тот же, кого называли Альфредо, лишь сурово качал головою, — столь он был убеждён в феномене своего бреда и нелепого, хоть и очень вычурного вздора.
«Что поблуждал ты немало, то спору нет», — говорили ему.
— «Но про лазурные берега Брамбиликса, пожалуйста, не заливай». И всё же ловили каждое его слово с жадностию. Уж очень хотелось услышать что-нибудь про прекрасных речных фей, духов дерев, зверей с миловидными лицами, кошмарные подземелья и плотоядных зомби. Каждый лишь тихо восторгался подобным сказочным и эпическим бредням.
И слушал его один старый пират по имени Бартоломео, сверкавший зорким глазом. С опаскою его чурались, ибо вида он был страшного, что тот гуль. Похоже, кое-что он для себя уяснил о лабиринте заброшенного города Унгчарек, где скрыты сказочные сокровища и богатства. Про то пилигрим Альфредо упоминал пару раз, что, по-видимому, показалось убедительным для пирата Бартоломео. День сидел он и слушал, другой, а на третий исчез, как будто ветром сдуло.
Так рассуждал один пилигрим на этой самой планете Zemlya, на которой чувствовал он себя столь чуждым и одиноким. Люди не любили его, и это было взаимным неприятием. Порою спрашивали о чём он думал, почему он так мрачен и суров? В чём приговор его беспощадных глаз, видящих тьму непостижимых просторов вселенной? И бормотал он несуразицу и дикость об иных планетах и мириадах, которые постигал, прибегая к рецептам или веществам, в которых, может статься, он ведал толк. Он говорил о чудесных планетах, где нет людей, где лишь феи живут — чудесные духи озёр. И об их любви к духам деревьев, и о странных животных с прелестными и миловидными лицами (именно лицами), которые также ведут изысканные беседы, которые так любят слушать весёлые птички и гигантские, невообразимо прекрасные бабочки… Всё это было так странно, кощунственно и дико. Он был ненормален, вне сомнений… Но если этот вздор смешил немало, то рассказы о чёрных кавернах жутких одиноких планет, блуждающих по вселенной со всеми своими жуткими обитателями и чудищами, несколько настораживали, ибо и в них чувствовалась, пусть даже в этом никто не осмеливался признаваться, некая твёрдая убеждённость или знанье. Пилигрим говорил о стационарных космических рейдерах, которые часто появляются и в нашем секторе, каким бы периферийным он ни был, и о том, как чудища и всяческие монстры высаживаются на цветущие планеты и свирепыми пиратами грабят их, устанавливая неслыханные тирании. Так было и на этой планете, и не единожды. И скрылись якобы в глубинах земли те далёкие скитальцы, которые некогда правили здесь и рано или поздно будут править снова… «Вы должны возносить молитвы им, мольбы и жертвы, и если вам повезёт, вы будете услышаны», — так говорил он. И показывал знаки, которые надо рисовать в пустынных местах на гигантских камнях, чтобы с правильностию жертвы, мол, приносить… Чтобы спастись, возможно.
Все натужно смеялись, конечно. Не часто услышишь такую-то чушь. Но в глазах странника была убежденность запредельная, и было видно, что сам он баловался такими вещами. Возможно даже, он был мастером, ведавшим чудовищные и омерзительные тайны, которые проносятся сквозь века небольшой, но могущественной горсткой чёрных магов и колдунов.
«Я ведал страны, континенты и миры», — всё заливал пилигрим.
— «Я знал утробу чудовищных пещер и катакомб, где живут нглнг-нгаа». Так ему и поверили.
«Брешешь, чудак ты наш Альфредо дель Понте!», — смеялись кощунники.
— «Чушь же несёшь, бормочешь чепуху».
Тот же, кого называли Альфредо, лишь сурово качал головою, — столь он был убеждён в феномене своего бреда и нелепого, хоть и очень вычурного вздора.
«Что поблуждал ты немало, то спору нет», — говорили ему.
— «Но про лазурные берега Брамбиликса, пожалуйста, не заливай». И всё же ловили каждое его слово с жадностию. Уж очень хотелось услышать что-нибудь про прекрасных речных фей, духов дерев, зверей с миловидными лицами, кошмарные подземелья и плотоядных зомби. Каждый лишь тихо восторгался подобным сказочным и эпическим бредням.
И слушал его один старый пират по имени Бартоломео, сверкавший зорким глазом. С опаскою его чурались, ибо вида он был страшного, что тот гуль. Похоже, кое-что он для себя уяснил о лабиринте заброшенного города Унгчарек, где скрыты сказочные сокровища и богатства. Про то пилигрим Альфредо упоминал пару раз, что, по-видимому, показалось убедительным для пирата Бартоломео. День сидел он и слушал, другой, а на третий исчез, как будто ветром сдуло.
