Он опять слышал дыхание. Завтра этот кошмар приснится ещё раз, а после завтра — снова, и тогда мир закрутится, завертится, и превратиться в настоящий нескончаемый ужас, где уже невозможно будет ничего разглядеть.
Добавить в моё избранное
8 мин, 0 сек 12894
Лезвие ножа скользнуло по коже и оставило глубокую прорезь на пальце. Он отдернул руку, и нож с лязганьем обрушился на стол. Из пореза хлынула кровь. Сквозь неплотно закрытые окна в кухню залетал тополиный пух и запах чего-то палёного. Начинало смеркаться. В соседнем дворе хрипло и натужно лаяла собака. Чертыхаясь, он торопливо начал обшаривать ящики шкафов в гостиной, привезенных неделю назад какими-то людьми из магазина мебели, не потребовавшими даже отдельной платы. Отыскав йод, он залил им порез. Когда и это не помогло, пришлось прибегнуть к медицинскому клею. Он никогда не боялся крови, даже в детстве. Нет, его пугали иные вещи. Он остерегался дальних темных углов квартиры, где жили такие страшные существа размером с кошку, способные утащить тебя в свое темное вонючее жилище и сожрать. Конечно, ему никогда никто не верил. Опустившись в кресло, он закрыл глаза и начал вспоминать. Воспоминания, — думал он, — это порой самое страшное, что может случиться с нами. Но ему необходимо было просто ВСПОМНИТЬ. Ему нужно было знать, что случилось тогда, и почему до сих пор он ненавидит заглядывать под кровать, боится смотреть на потолок поздно ночью или почему он всегда оставляет не задернутыми шторы своей спальни. Ведь должно же было что-то СЛУЧИТЬСЯ, до того, как он на какое-то время перестал говорить, и родители так испугались, решив, что его аутизм неизлечим.
Когда тебе пять, в мире очень много вещей, способных раздавить тебя в лепёшку. Дети посвящены в великие тайны бытия. Но даже если они расскажут, а они иногда делают это, им никто никогда не поверит. Кто же станет верить малышу, который утверждает, что под его кроватью сидит страшный зелёный зверь? Кусайчий большой гадкий безобразный, который хочет ням-ням их малышей. Он жаждет их теплой кровушки, хруста неокрепших косточек, а ну-ка, мама и папа, поглядите, какой страшный большой и какой ГАДКИЙ этот зверь!
Нет-нет, это было что-то другое. Что-то настолько другое, что не идет ни в какое сравнение со страшным зверем. Ему было уже 25, а он продолжал думать, и когда ему снова снился кошмар, он присыпался в холодном поту, и он знал, да-да, ЗНАЛ, что если увидит это что-то, то уже не сможет проснуться. Он снова открыл глаза. Веки отяжелели и стали похожими на железные створки. Он поднялся, прошествовал на кухню, убрал со стола пустую тарелку и нож со следами крови на лезвии и поставил в мойку. Погасив свет, прошествовал по коридору в свою комнату, отметив про себя, что сумрак уже давно уступил место непроглядной тьме. Двигаясь на ощупь, он улегся на кровать, и долгое время глядел во тьму, на потолок. Он уже давно понял, что никто там не шевелится, это просто рисунок теней или игра воображения, что угодно, только не паукообразное существо с длинными ногами и руками и черным провалом рта. И множеством глаз на гладком безволосом черепе, прямо на затылке, эти глаза всегда смотрят на тебя и видят, как ты дрожишь под одеялом, плачешь, и стараешься поскорее заснуть. Холодок пробежал по спине, и сердце начало учащенно биться внутри грудной клетки. В его сознании огромные ворота сна со скрежетом отворились, впуская сероватую дымку тошнотворных сновидений, сверливших его мозг подобно отвратительным гусеницам. Проклятые серые твари скользили мимо него во мраке комнаты, шелест их отвратительных ножек по стенам бросал в дрожь, каждый их противный писк заставлял молча сжимать челюсти стараясь подавить подступающую рвоту. Он уже успел пожалеть о том, что желал вспомнить, что же это было. Но маленькая детская кроватка снова стояла посреди комнаты, где по стенам были развешаны фотографии самолетов и автомобилей, где на письменном столе лежал толстый том приключений, а у изголовья кровати томился большой плюшевый медведь. На потолке снова плясали тени, ветки деревьев, но не обычные ветки — ветки-щупальца, готовые утащить тебя в сердцевину могучей кроны и задушить, обвиться вокруг подобно питонам. Ты не слышишь своего собственного плача просто потому, что он слишком тягуч, он прячется внутри твоего ничтожного маленького существа, ты глотаешь колючие обжигающие детские слезы, когда что-то под кроватью начинает громко выдыхать воздух, шебуршать по полу не то когтями, не то чешуёй. Его глаза глядят из мрака, видят твой рюкзак у дальней стены, видят веселый яркий мяч, видит пару новеньких кроссовок в коробке. И тогда, убедившись, что находится в нужной комнате, он прислушивается к стуку твоего сердца, к тому, как бегает кровь по твоим венам. Он слышит даже твои оглушительные мысли-крики, где ты умоляешь о том, чтобы снова включили свет, и чтобы взошло солнце. А до утра так много, о господи, так много до утра! Тебе кажется, что ты просто не сможешь больше дышать, что стены сейчас начнут двигаться в своем обыкновенном ночном танце-кошмаре, и не существует ничего кроме тягостного ожидания ночи, кроме шороха когтей по полу. Деревья выпрастывают из-под земли длинные корявые корни и двигаются навстречу темному окну, ты кожей чувствуешь их приближение.
Когда тебе пять, в мире очень много вещей, способных раздавить тебя в лепёшку. Дети посвящены в великие тайны бытия. Но даже если они расскажут, а они иногда делают это, им никто никогда не поверит. Кто же станет верить малышу, который утверждает, что под его кроватью сидит страшный зелёный зверь? Кусайчий большой гадкий безобразный, который хочет ням-ням их малышей. Он жаждет их теплой кровушки, хруста неокрепших косточек, а ну-ка, мама и папа, поглядите, какой страшный большой и какой ГАДКИЙ этот зверь!
Нет-нет, это было что-то другое. Что-то настолько другое, что не идет ни в какое сравнение со страшным зверем. Ему было уже 25, а он продолжал думать, и когда ему снова снился кошмар, он присыпался в холодном поту, и он знал, да-да, ЗНАЛ, что если увидит это что-то, то уже не сможет проснуться. Он снова открыл глаза. Веки отяжелели и стали похожими на железные створки. Он поднялся, прошествовал на кухню, убрал со стола пустую тарелку и нож со следами крови на лезвии и поставил в мойку. Погасив свет, прошествовал по коридору в свою комнату, отметив про себя, что сумрак уже давно уступил место непроглядной тьме. Двигаясь на ощупь, он улегся на кровать, и долгое время глядел во тьму, на потолок. Он уже давно понял, что никто там не шевелится, это просто рисунок теней или игра воображения, что угодно, только не паукообразное существо с длинными ногами и руками и черным провалом рта. И множеством глаз на гладком безволосом черепе, прямо на затылке, эти глаза всегда смотрят на тебя и видят, как ты дрожишь под одеялом, плачешь, и стараешься поскорее заснуть. Холодок пробежал по спине, и сердце начало учащенно биться внутри грудной клетки. В его сознании огромные ворота сна со скрежетом отворились, впуская сероватую дымку тошнотворных сновидений, сверливших его мозг подобно отвратительным гусеницам. Проклятые серые твари скользили мимо него во мраке комнаты, шелест их отвратительных ножек по стенам бросал в дрожь, каждый их противный писк заставлял молча сжимать челюсти стараясь подавить подступающую рвоту. Он уже успел пожалеть о том, что желал вспомнить, что же это было. Но маленькая детская кроватка снова стояла посреди комнаты, где по стенам были развешаны фотографии самолетов и автомобилей, где на письменном столе лежал толстый том приключений, а у изголовья кровати томился большой плюшевый медведь. На потолке снова плясали тени, ветки деревьев, но не обычные ветки — ветки-щупальца, готовые утащить тебя в сердцевину могучей кроны и задушить, обвиться вокруг подобно питонам. Ты не слышишь своего собственного плача просто потому, что он слишком тягуч, он прячется внутри твоего ничтожного маленького существа, ты глотаешь колючие обжигающие детские слезы, когда что-то под кроватью начинает громко выдыхать воздух, шебуршать по полу не то когтями, не то чешуёй. Его глаза глядят из мрака, видят твой рюкзак у дальней стены, видят веселый яркий мяч, видит пару новеньких кроссовок в коробке. И тогда, убедившись, что находится в нужной комнате, он прислушивается к стуку твоего сердца, к тому, как бегает кровь по твоим венам. Он слышит даже твои оглушительные мысли-крики, где ты умоляешь о том, чтобы снова включили свет, и чтобы взошло солнце. А до утра так много, о господи, так много до утра! Тебе кажется, что ты просто не сможешь больше дышать, что стены сейчас начнут двигаться в своем обыкновенном ночном танце-кошмаре, и не существует ничего кроме тягостного ожидания ночи, кроме шороха когтей по полу. Деревья выпрастывают из-под земли длинные корявые корни и двигаются навстречу темному окну, ты кожей чувствуешь их приближение.
Страница
1 из 3
1 из 3
