Переход

— Дык мы ж сами его того… — бурчал Та-Гыр.

— А вдруг он задохнется и помрет до поры?

— Не задохнется. Твари живучие, что вши, — в подтверждение слов шаман поковырялся в лохматых седых и сальных космах, извлек блоху и отправил ее в рот, перекусывая крепкий хитин желтыми клыками.

— Он же связанный, — нудил воин, — Куды сбегет что ль? Щас аж прям, от узлов Та-Гыра и Бу-Тхама еще никто не сбегал, вот.

— Балда. С паучьими детьми ухо востро держать надобно, — Урхум помахал палкой, насмешливо щерился череп, зыркал пустыми глазницами, и бряцали кости и амулеты на безволосой шаманской груди, грязно-бурой, как у всех из клана Черепа.

— Скольких он порезал-пострелял, пока вы его сцапали?

Та-Гыр надолго задумался, отложил даже грубо выделанный ятаган, вытянул перед собой крупные ладони с мозолистыми пальцами. Считал.

— Ну десятерых, — неохотно пробурчал он.

— И то в степи. А под землей да в чащах паучьи дети дважды по десять наших к предкам отправляют. Каждый. Так что пусть в мешке сидит и часа своего ждет.

Шаман удалился в Ритуальный шатер, вокруг которого аккуратным кругом лежали обглоданные черепа его предшественников. Прикасаться к ним простому орку — строжайшее табу, караемое немедленной смертью. Потому и стараются воины да работники десятой дорогой шаманскую обитель обходить, но нынче выпала Та-Гыру великая честь: охранять пленника, паучьего сына, дабы испил клан Черепа горько-сладкую кровь исконного врага.

— Эй, Та-Гыр, угостишь и меня на пиру, — засмеялась Ышка, дочка шаманова. Та-Гыр напряг бугристые мускулы:

— А то!

За рыжие, словно у рыси, глазки и дивный оскал голодной гиены — чего только не посулит могучий воин… Ышка махнула надбедренной повязкой перед приплюснутым носом ухажера, свистнула ручного волкодлака и поскакала в степь — за травами, отец поручил.

Та-Гыр остался наедине с ароматным мешком.

Солнце ползло медленно, будто под сонным зельем. Ни шаман, ни Ышка не показывались, а пленник лежал неподвижней овечьего трупа. Та-Гыр ерзал на сухом песке. Вычистил до блеска карликовых алмазных копий ятаган и метательные кинжалы, пересчитал черепа и хижины в стане (всякий раз выходил новый результат: Та-Гыр более десяти знал лишь «много»), выловил из смоляных лохм половину вшей, а проклятое солнце так и торчало посередь неба, будто ему золотом и бычьими тушами платили!

Хоть волкодлаком бешеным вой!

«А если сдох уже?» — размышлял Та-Гыр о подозрительно спокойном пленнике. Доводилось ему раньше караулить — и орков вражеских кланов, и людей, и карликов. Но паучьего сына изловили впервые, Та-Гыр, признаться, мало участия принимал — молодой, глупый, не допустили толком. И не разглядел, как следует тварь — запомнил только серую кожу, какая у человеческих мертвецов на третий день бывает, да волосы белые, жуткие — что луна, от такой волкодлаки бесятся.

Та-Гыр боялся шамана, но любопытство все же пересилило.

«Не удерет, куда ему», — и он развязал мешок. На всякий случай, удерживая поблизости ятаган — если чего, приструнит беглеца.

Паучий сын лежал в мешке в позе зародыша — поджав колени под подбородок; связанный конопляными веревками со знаменитыми узлами. Не шелохнулся — и Та-Гыр оттянул плотную ткань, влажно-душную изнутри, словно заново свежевали ее с кабана.

«Точно полузадохся!» Тут паучий сын шевельнул головой. Когда-то белоснежные, а теперь грязные от комьев земли, сгустков черной крови и песка, волосы рассыпались по плечам — длинные, как у девки. Ышка и та позавидует. Но сам паучий сын был безобразен: узкая лисья морда, глаза цвета вскрытой раны, весь длинный да щуплый, будто его на дыбе растягивали, еще и уши торчком. Мышь летучая — одно слово.

Та-Гыр так и сплюнул от омерзения.

— Эй, ты чево, живой? — осведомился он чуть позже. Невидящие алые глаза на секунду заволокла пленка, словно у змеи: паучий сын моргнул.

— Живой, значит, — удовлетворенно хмыкнул Та-Гыр. Потрогал пленника: тот оказался прохладным, несмотря на духоту мешка, и на ощупь будто лежалый труп. Но вздрогнул вполне ощутимо.

— Ну и урод ты, вот чево скажу. Ныкаетесь под землей, как кроты, вот и страшные — тьфу!

Паучий сын дернул тонкими губами, показав тонкие и острые зубы мелкого хищника, вроде хорька или ласки.

— Молчишь, ага? Ну молчи-молчи, недолго тебе осталось, — осмелел Та-Гыр.

— Отомстим за наших, мало не покажется!

Помахал рукой — близко-близко от зубок, ожидал, что паучий сын щелкнет — злым зверьком, а тот отвернулся. Чешуйчатая пленка вновь покрыла глаза.

Та-Гыр заскучал. Толку от пленника-то, если он не злится, не шипит, не клянет и не грозит кровной местью!

Тоска… Орк походил вокруг туда-сюда, как дворняга под деревом, на которое кошка забралась.